Контакты
Карта

Сподвижники и ученики преподобного Сергия. «Северная Фиваида». Иноческая Русь в XIV - XV вв.

Призыв таких великих «светильников Церкви», как преподобный Сергий и святой митрополит Киприан, к духовному возрождению Руси был наконец услышан ею - как бы пробуждающейся теперь от долгого и страшного сна. Свидетельство тому не только Куликовская победа, не только явный рост национального самосознания и параллельно начавшийся расцвет древнерусской культуры. В не меньшей степени это и небывалый всплеск христианских устремлений к идеалам святости, устремлений, проявившихся прежде всего в иноческом подвиге целой плеяды «содругов» и учеников преподобного Сергия. Наиболее мужественные и духовно крепкие из них в поисках молитвенной тишины теперь все чаще уходили в отдаленные и поначалу совершенно глухие места - в «пустыню». Радонежский игумен лично направлял многих своих учеников на нелегкий путь пустынничества. Скрываясь в лесных дебрях, они, как некогда и их учитель, прежде всего созидали самих себя, в сосредоточенной молитве и труде строя свою собственную духовную личность. Вскоре ученики появлялись и у них - складывалось очередное монашеское братство, возникал монастырь, и евангельский свет начинал сиять еще в одном уголке обновляющейся Руси.

... Шли годы. Земная жизнь великого «Игумена земли Русской» приближалась к концу. Еще за полгода до кончины он был чудесно извещен о ней. Поэтому вскоре Сергий передал управление Троицким монастырем любимому ученику - кроткому и мудрому иноку, «ненавистнику праздности», преподобному Никону (+ между 1426 и 1428), а сам «начал безмолвствовати».

К осени 1391 г. Сергий тяжело заболел. Созвав всю братию, он простился с нею, еще раз «поучив о полезном» и заповедав похоронить его не в церкви, а на общем кладбище вместе с другими иноками. В последний раз причастившись Святых Тела и Крови Христовых, «печальник земли Русской» 25 сентября (8 октября) тихо «отошел ко Господу». Но смиренную предсмертную просьбу его все же не выполнили: по решению митрополита Киприана и по желанию троицкой братии священные останки преподобного погребли в монастырском соборном храме.

Сразу же могила Сергия была окружена всенародной любовью, а уже через три десятилетия - после обретения его святых мощей 5 (18) июля 1422 г. - произошло и церковное прославление «чудного старца», совершившееся по благословению тогдашнего митрополита Фотия (+ 1431). С тех пор празднование памяти преподобного Сергия отмечается Церковью как в этот день, так и в день его кончины. И вот уже столетия тысячи и тысячи паломников собираются в это время в стенах Троице-Сергиевой Лавры, дабы каждый из них мог поклониться великому предстоятелю перед Богом за Святую Русь, за всю Россию, поставив и свою благодарную свечу у его священной гробницы.


Весьма почитавший молитвенную память радонежского игумена и всячески поддерживавший его учеников митрополит Киевский и всея Руси Фотий прибыл в Москву на третий год после кончины святителя Киприана, в 1408 г., из греческой Мореи. Он был посвящен на московскую кафедру, как обычно, Константинопольским Патриархом. Привыкший у себя на родине к относительно мирной монастырской тишине, Фотий вдруг оказался вынужденным сразу же принять самое непосредственное участие в сложнейшем переплетении церковных и политических неурядиц, возникших тогда в Московском княжестве. Однако он с честью выдержал все испытания судьбы, верой и правдой послужив Русской Церкви и Русской земле.

Так, митрополитом Фотием было составлено и разослано в различные города немало посланий, способствовавших литургическому (богослужебному) и церковно-каноническому устроению местной епархиальной жизни; благодаря его пастырскому попечению прекратились попытки разрушить церковный мир, имевшие место со стороны еретиков в Пскове. Особую роль сыграл он в укреплении единства Церкви, когда ему удалось хотя бы на время сохранить прежнюю целостность общерусской митрополии при попытке в 1414-1416 гг. великих князей Литовских отколоть от нее епархии Юго-Западной Руси и создать там собственную митрополию, отдельную от Московской.

Постоянную поддержку митрополит Фотий оказывал монашеству, часто советуясь с учениками преподобного Сергия и неизменно способствуя основанию ими новых обителей. По крайней мере, еще на протяжении целого столетия молитвенно-углубленная и одновременно возвышенная и смиренная иноческая традиция радонежского игумена продолжала распространяться по всей Православной Руси. Как замечает один из церковных писателей XIX в.: «На духовном потомстве заступника земли Русской сбылось обетование, дарованное ему в дивном видении; птенцы гнезда его свили свои пустынные гнезда, и бесчисленное множество прекрасных птиц Божиих наполнило собою дебри и тундры сурового севера, поморье и острова Ледовитого моря»Толстой М.В. Указ. соч. С. 201-202..

Естественно, что значительного расцвета при Фотии достигла и сама Троице-Сергиева обитель, ставшая уже с конца XIV - начала XV в. основной школой иноческого благочестия для всей Русской земли. Одновременно монастырь постепенно стал собирать вокруг себя и наиболее духовно просвещенных, творчески мысливших представителей тогдашних (прежде всего московских) культурно-художественных кругов: церковных писателей, зодчих, иконописцев. Их живой христианской проповедью (в том числе и средствами религиозного искусства), последовательно православным содержанием всей церковной культуры конца XIV-XV в. Святая Русь чтила память своего «Ангела-хранителя» - преподобного Сергия.

Сразу же после обретения его мощей в 1422 г. над гробницей святого взамен прежней небольшой деревянной Троицкой церкви (уже второй, сооруженной и освященной в 1412 г.) началось строительство одного из самых прекрасных белокаменных храмов Руси - Свято-Троицкого собора будущей прославленной Лавры, вскоре же и завершенное. Все работы по возведению храма велись по настойчивому желанию и под личным присмотром Сергиева ученика, преподобного Никона, чья гробница также находится при этом соборе, в особом приделе, посвященном его памяти (в так называемой Никоновой палатке).

Собор изначально был украшен стенными росписями и многоярусным иконостасом, созданными, по преданию, под руководством величайшего иконописца Древней Руси, одного из учеников Сергия - художника-монаха, преподобного Андрея Рублева (ок. 1360 - ок. 1427/30; канонизирован в 1988 г.).

По летописным сведениям, он иночествовал, по-видимому, сначала в Троице-Сергиевой обители, а затем в Спасо-Андрониковом монастыре в Москве.

Преподобный Андрей явил собой идеальный тип художника, исполненного истинно монашеского духа смирения и внутренней гармонии. Вместе со своим учителем и другом, «спостником» Даниилом Черным (+ вероятно, ок. 1427/30), он находил источник вдохновения в углубленной созерцательной молитве, в постоянной беседе с Богом. Как писал позднее преподобный Иосиф Волоцкий, основываясь на церковных преданиях, а возможно, и на каких-то записях младших современников великого иконописца, оба инока постоянно устремляли свои души «в горняя», «чтобы сподобиться Божественной благодати и только преуспевать в Божественной Любви, чтобы никогда не пребывать в земном, но всегда ум и мысль возносить к невещественному и Божественному Свету; чувственное же око всегда возводить к написанным вещественными красками изображениям Владыки Христа и Пречистой Его Богоматери и всех святых. Так и в самый праздник Светлого Воскресения Христова на седалищах сидели и, имея пред собою Божественные и всечестные иконы, на них неуклонно взирали, исполняясь Божественной радости и светлости. И не только в тот день так творили, но и в прочие дни - когда не занимались живописанием»Преп. Иосиф Волоцкий. Сказание о Святых Отцах // Чтения в Обществе истории и древностей российских (ЧОИДР). 1847. № 7. Смесь. С. 12..

К сожалению, сохранились лишь немногие из созданных Рублевым произведений: среди них фрески Успенского собора во Владимире, выполненные в 1408 г. совместно с Даниилом Черным; три иконы так называемого Звенигородского деисусного чина (нач. XV в.), из которых наиболее замечателен «Спас Вседержитель» - несомненно, самый прекрасный и одухотворенный образ Христа во всей православной иконописи, и, наконец, знаменитая «Святая Троица» - быть может, лучшая икона всех времен и народов.

Скорее всего еще до создания каменного Троицкого собора (возможно, для предшествовавшего деревянного одноименного храма 1412 г.) игуменом Никоном Рублеву было поручено «образ написати Пресвятыя Троицы в похвалу отцу своему [духовному], святому Сергию Чудотворцу»Сказание о святых иконописцах // Андрей Рублев и его эпоха. М., 1971. С. 121. - это и есть дошедшая до нас прославленная (и многими чудесами, и как выдающийся памятник древнерусской художественной культуры) рублевская икона «Святая Троица».

Единственный в своем роде иконографический вариант изображения Троицы, созданный преподобным Андреем, - по сути, предельно возможное в православном искусстве воплощение идеи всемирной гармонии, всеобщего нерушимого единения в Боге и всепобеждающей силы христианской любви, т.е. той идеи, к которой, собственно, и приобщал русский народ всю свою жизнь преподобный Сергий.

Как замечает П. Флоренский, «Троица» Рублева именно потому нас так «умиляет, поражает и почти ожигает... что он воистину передал нам узренное им откровение... бесконечный, невозмутимый, нерушимый мир, «свышний мир» горнего мира»Священник Павел Флоренский. Указ. соч. С. 282..

Основное богословское содержание рублевской иконы - художественно-символическое выражение таинственной сущности Божественной Троицы и Ее мироустроительной заботы о всем творении и будущих его судьбах. На иконе дан образ Предвечного Совета Пресвятой Троицы как собеседования Трех Ангелов, обозначающих собою Три Ипостаси (или Три Лица) Единой Троицы: Бога Отца, Бога Сына (в земной нашей истории воплотившегося как Богочеловек Иисус Христос) и Бога Духа Святого. Кроме того, здесь выражена идея спасения человечества от проклятия «прародительского грехопадения» и духовной «вечной смерти», - спасения через Искупительную Жертву Сына Божия, Иисуса Христа, совершенную Им ради нас на Кресте.

Идея эта передана в образе единого мистического действа Трех Ангелов вокруг евхаристической жертвенной чаши - духовно-определяющего, смыслового и одновременно композиционного центра иконы. Именно Таинство Евхаристии - Причащения Святых Тела и Крови Господних, принесенных Им Самим как Сыном Божиим в Искупительную Жертву за каждого из нас, и есть в христианском сознании единственно непреходящая основа человеческого единства, осуществляемого через литургическое общение во Христе. И именно об этом, следуя заветам преподобного Сергия, и «богословствует красками и линиями» преподобный Андрей Рублев, достигая в «Троице» предельно точного по смыслу и столь эстетически совершенного результата.

Совершенно прав был один из известных русских философов начала XX в. Е. Трубецкой, писавший о Евхаристическом Таинстве как внутреннем идейно-смысловом стержне всего церковного творчества вообще (что было столь проникновенно осмыслено и передано Рублевым и его последователями): «Вся красота древнерусской иконописи представляет собой прозрачную оболочку этой тайны, ее радужный покров. И красота этого покрова обусловливается той необычайной глубиной проникновения в тайну, которая была возможна только в век величайших русских художников и молитвенников»Трубецкой Е.Н. Россия в ее иконе // Трубецкой Е.Н. Три очерка о русской иконе. Paris: YMCA-PRESS, 1965. С. 161..

Но многообразие символического содержания «Троицы» этим отнюдь не исчерпывается. Не менее зримо выступает в ней сторона богословско-нравственная. И здесь важно отметить, что рублевская икона буквально пронизана всеподчиняющей мыслью о неразрывном сущностном единстве Ипостасей-Лиц, - единстве, основанном на Божественной Любви. Именно она провозглашается художником и в качестве образца для подлинной человеческой любви как первенствующего нравственного (равно личного и общественного) императива на путях духовного стяжания Царствия Божия - этой высшей цели христианской жизни в ее православном понимании.

Исполненная спокойного великолепия красок, классической ясности композиции и внутреннего духовного равновесия, икона эта (как и сам, хранивший ее под своими сводами Троицкий храм Лавры) из века в век служила тем символическим образом Царства Пресвятой Троицы, взиранием на который побеждался всякий «страх ненавистной розни мира сего» - о чем, как мы знаем, и проповедовал преподобный СергийПодробнее о духовном смысле рублевской «Троицы» см., например: Архиепископ Сергий (Голубцов). Воплощение богословских идей в творчестве преподобного Андрея Рублева // Богословские труды. Сб. 22. М., 1981. С. 3-67; Малков Ю.Г. «Святая Троица» преподобного Андрея Рублева (о богословском содержании иконы) // Альфа и Омега... № 2/3 (9/10). М., 1996. С. 321-352..

В целом той же возвышенной «троической» идеей общечеловеческой гармонии, зиждущейся на мирном христианском устроении души и любви к ближнему «во Христе Иисусе», - идеей, что всегда лежала в основе иконописи рублевского круга, определялось в тот период и развитие храмового зодчества.


Татаро-монгольское иго пресекло на время активную строительную деятельность владимиро-суздальских мастеров: строительство каменных храмов в XIII - первой половине XIV в. в Северо-Восточной Руси было практически свернуто. Лишь с последующим ростом национального самосознания русского народа и с развитием государственных объединительных тенденций, поддержанных Церковью, оно вновь, как и живопись, расцветает во второй половине XIV-XV в., но уже в новом великокняжеском центре - Москве.

В это время здесь складывается весьма благородный в своей простоте тип небольшого одноглавого храма с рядами килевидных закомар, венчающих спокойную гладь белокаменных стен, украшенных лишь местами тонкими вертикальными полуколонками и резными узорчатыми фризами. Такие храмы были построены в Звенигороде (Успенский собор на Городке, ок. 1400), поблизости от него же в Саввино-Сторожевском монастыре (Рождественский собор, 1405?), в Троице-Сергиевой обители (уже упоминавшийся Троицкий собор, 1422-1423) и в самой Москве (Спасский собор Андроникова монастыря, предположительно датируемый 1425-1427 гг.). Все они отличаются ясностью и строгим изяществом форм, всем им присуща спокойная и уверенная монументальность при отсутствии в то же время излишней тяжеловесности, для них характерна весьма своеобразная созерцательная статика, а интерьеры вызывают чувство особой духовной сосредоточенности и внутренней естественности для души в ее углубленно-молитвенном общении с Богом.

Тот, кто хочет почувствовать просветленно-умиротворенный дух древнерусского благочестия и «доброкрасия» конца XIV-XV столетия, этого поистине «золотого века» русского монашества, непременно должен побывать в Троице-Сергиевой Лавре, превратившейся за более чем шесть столетий своего существования в неповторимый по красоте монастырский «град Божий». Духовным средоточием его, как и прежде, остается Троицкий собор с его ощутимо намоленным голубовато-серебристым внутренним пространством, с его во многом первоначальным иконостасом рублевского времени и с его главной святыней - «многоцелебными» мощами преподобного Сергия. Сюда, к этой животворной гробнице, веками притекала Святая Русь; здесь, «творя память» своего великого Игумена, молитвенно восполняла она растрачиваемые на земных путях духовные силы.

Глубокую и точную оценку значения Лавры для России дал в свое время В.О. Ключевский: «С этими памятниками и памятями срастается нравственное чувство народа; они - его питательная почва; в них его корни; оторвите его от них - оно завянет, как скошенная трава. Они питают не народное самомнение, а мысль об ответственности потомков перед великими предками, ибо нравственное чувство есть чувство долга. Творя память преподобного Сергия, мы проверяем самих себя, пересматриваем свой нравственный запас, завещанный нам великими строителями нашего нравственного порядка, обновляем его, пополняя произведенные в нем траты. Врата Лавры преподобного Сергия затворятся и лампады над его гробницей погаснут только тогда, когда мы растратим этот запас без остатка, не пополняя его»Ключевский В.О. Значение преп. Сергия Радонежского для русского народа и государства // Ключевский В.О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. С. 106..


С именем Сергия, его «содругов», собеседников и учеников связана самая прекрасная страница в духовной летописи русского иночества. И здесь среди ближайших сподвижников троицкого игумена в первую очередь следует назвать преподобного Димитрия Прилуцкого и святого епископа Великопермского Стефана.

Преподобный Димитрий (+ 1391) родился в Переяславле-Залесском, где еще в юные годы принял монашеский постриг в Горицком Борисоглебском монастыре, там же став вскоре и священником. Здесь он, однако, оставался недолго, устроив поблизости собственную обитель в честь святителя Николая.

Уже тогда авторитет Димитрия был столь велик, что князь Димитрий Донской даже просил его крестить своих детей. Задушевные беседы инока с преподобным Сергием о преимуществах монашеского пребывания в несуетной тишине пустыни привели его к решению удалиться в глухие вологодские леса, где он вместе с учеником Пахомием и основал в 1371 г. на реке Прилуке, недалеко от Вологды, Спасо-Прилуцкий монастырь.

Скромный и любвеобильный пастырь, настоящий аскет (за весь день он обычно съедал одну просфору - маленький евхаристический хлебец для причащения, да выпивал ковш теплой воды), преподобный Димитрий всегда старался заботиться об окрестных бедняках. Несмотря на непомерную монастырскую нищету, он мог порой даже отказаться от помощи богатых благотворителей, если те бывали немилосердны к своим собственным крестьянам. При этом он говорил: «Отнеси назад, что принес нам, и накорми слуг и сирот (крестьян), живущих у тебя, чтобы не страдали они от голода и наготы; когда останется оттого что-нибудь, принеси нашей нищете»Троицкий Патерик... Изд-е Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1992. С. 160. (Репринт издания 1896 г.).

Преподобный, в силу великого своего смирения, обладал таким даром прозорливости, что его внутренним ведением преодолевалось само пространство: когда в Москве скончался Димитрий Донской, преподобный «вместе с братнею занимался во дворе монастырском устройством некоторых церковных вещей»Троицкий Патерик... Изд-е Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1992. С. 159. (Репринт издания 1896 г.), и вот, «внезапно вздохнув, сказал им: «Мы, братия, строим сии земные тленные вещи, а благоверный Великий Князь Димитрий Донской уже от сего дня не печется вместе с нами о суетном сем житии». Странными показались братии слова сии, однако преподобный начал поминать с того часа Князя Димитрия между преставльшимися; через несколько же дней пришла из Москвы печальная весть, что действительно Великий Князь скончался в тот день и час, когда сие провидел святой Димитрий»Троицкий Патерик... Изд-е Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1992. С. 159. (Репринт издания 1896 г.).

Не менее высоким монашеским духом отличался и младший современник преподобного Сергия - святитель Стефан Пермский (ок. 1340-1396), просветитель пермяков-зырян, тогда еще пребывавших во тьме язычества. Он родился в Великом Устюге и потому ему особенно тягостно было сознавать, что соседствующая с его отечеством Зырянская земля все еще поклоняется идолам. Ее христианскому просвещению он и посвятил всю свою жизнь. Около 20 лет преподобный насаждал здесь православную веру: им составлен местный алфавит на основе древних зырянских знаков, переведены на пермский язык богослужебные книги.

Миссия Стефана оказалась весьма успешной: в Перми и прилежащих к ней селениях строились храмы, возникали небольшие монастыри. Благодаря его апостольским трудам в 1383 г. стало возможным учредить Великопермскую епархию, которую и возглавил этот ближайший «содруг» Сергия Радонежского.

О том, насколько глубока была внутренняя связь обоих подвижников и сколь «премногу» имел Стефан «любовь о Христе духом» к Сергию, рассказывает «житие» последнего, где приводится яркий случай взаимного всеведения этих двух прозорливцев.

Как-то Стефан по дороге из Перми в Москву проезжал в нескольких верстах от Троицкого монастыря и, остановившись, сотворил молитву в честь Богородицы («Достойно есть») и поклонился в сторону обители, обратившись к радонежскому игумену: «Мир тебе, духовный брате!» Сергий же в это время находился с братией за трапезой. «Разумев же, - пишет автор «жития», - в тот час духом, что сотворил епископ Стефан, он поднялся и, помолившись, тоже поклонился со словами: «Радуйся и ты, пастуше Христова стада, и мир Божий да пребывает с тобою!»»См.: Епифаний Премудрый и Пахомий Логофет. Жизнь и житие преподобного и богоносного отца нашего Сергия // Жизнь и житие Сергия Радонежского. С. 72. Братия, удивившись столь необычному поступку игумена, стала «вопрошати его о бывшем». Он же поведал им о том, что «в сей час» епископ Стефан находится на пути к Москве «и противу монастыря нашего поклонился Святой Троице и нас, смиренных, благословил». Назвал он и место, где это произошло. И, как поясняет составитель «жития», «некоторые же из учеников его устремились к названному месту, желая удостовериться (в сказанном); настигнув же тех, кто находился при епископе, вопрошали: «Так ли это?» И точно узнали, что все так воистину и было, как сказано святым (Сергием); и так дивились дару прозорливости, которого сподобился святой; и хвалу воздали Богу, творящему такое святым Своим угодникам»См.: Епифаний Премудрый и Пахомий Логофет. Жизнь и житие преподобного и богоносного отца нашего Сергия // Жизнь и житие Сергия Радонежского. С. 73..


Еще один известный инок того времени - «спостник» и собеседник Сергия, преподобный Евфимий Суздальский (+ 1404), постриженник нижегородского Печерского монастыря. Евфимий имел там руководителем непосредственного основателя этой обители игумена Дионисия (+ 1385), рукоположенного затем в 1374 г. митрополитом Алексием в сан епископа Суздальского и почитавшегося самим Константинопольским Патриархом «мужем честным, благочестивым, добродетельным, известным хранителем священных канонов»Толстой М.В. Указ. соч. С. 215. (недаром впоследствии он был причислен к лику святых). В Печерском монастыре Евфимий смиренно трудился в пекарне, отличаясь особо развитым покаянным чувством и даром слез - духовным плачем о своих грехах.

В 1352 г. Дионисий в ответ на просьбу Суздальского и Нижегородского князя Бориса Константиновича дать ему в настоятели задуманного им к постройке монастыря кого-либо из иноков Печерской обители прислал к нему Евфимия. Под его руководством в Суздале и был устроен Спасо-Евфимиев монастырь, где вскоре собралось около 300 подвижников; ими он и управлял, постоянно пользуясь братской поддержкой и советами преподобного Сергия, которого часто навещал в его обители.

В 40 верстах от Лавры, на реке Махре, другой сподвижник великого игумена, преподобный Стефан (+ 1406), основал еще один Троицкий монастырь - Стефано-Махрищский. Постриженник Киево-Печерского монастыря, он ушел оттуда в Москву, не пожелав примириться с начавшимся на Украине постепенным ростом влияния католичества. В обитель к Стефану приходил и сам Сергий - их более всего объединяло присущее обоим особое почитание Пресвятой Троицы.

В дальнейшем Стефан, возжелав большего уединения, отправился с учеником Григорием в вологодские леса. В 60 верстах от Вологды, на реке Авнеже, ими был основан около 1370 г. новый Троицкий монастырь. Однако, склонившись на настоятельные просьбы князя Димитрия Ивановича, Стефан все же вернулся в Махрищскую обитель. Известно, между прочим, что позже именно он положил начало иноческой жизни такого прославленного святого, как преподобный Кирилл Белоезерский, которого еще совсем юным привел в московский Симонов монастырь.

Младший сподвижник Сергия, преподобный Мефодий (+ 1392) устроил в 1361 г. западнее подмосковного Дмитрова Николо-Пешношский монастырь, где неоднократно бывал и сам троицкий игумен. Обитель эта славилась своим покровительством обездоленным сиротам, нищим и убогим.

Среди учеников Сергия следует назвать и преподобного Романа Киржачского (+ 1392), вместе с которым он в 1355 г. основал Благовещенский монастырь на реке Киржач, во Владимирской земле; благословив Романа на игуменство в новой обители, великий старец вернулся к себе на Маковец.


Сергиевы воспитанники приняли самое непосредственное участие и в устроении монашеской жизни в Москве; из них наиболее известны преподобный Андроник и рукоположенный в дальнейшем во епископа Ростовского племянник Сергия Феодор.

Преподобный Андроник (+ 1395) стал первым игуменом московского Спасского монастыря (во имя Нерукотворенного образа Спасова). Монастырь этот был основан по обету около 1360 г. митрополитом Алексием в память спасения его от бури на Черном море (при возвращении из Константинополя) и благополучной высадки на берег 16(29) августа, т.е. в самый день празднования в честь Нерукотворенной иконы Спаса Вседержителя. Сам преподобный Сергий дал совет святителю положиться в деле устроения обители на «кроткого» Андроника и при посещении Спасского монастыря благословил ученика на монастырские труды «во славу Божию».

Из древних построек Спасо-Андроникова монастыря и доныне сохранился уже упоминавшийся выше собор, построенный, по мнению одних историков, в 1390-х, а по мнению других, в 1410-х или, что вероятнее, даже в 1420-х годах. Храм первоначально украшали стенные росписи, выполненные самим преподобным Андреем Рублевым, но они, к сожалению, давно погибли. Как известно, в этом монастыре великий художник и был погребен; однако точное место его могилы неизвестно.

В Москве долгие годы продолжалась и деятельность племянника преподобного Сергия - святого архиепископа Ростовского Феодора (+ 1394). Уже в 12 лет Иоанн (таково его мирское имя) принял постриг и жил при дяде в Троицкой обители. Поначалу Сергий даже предполагал видеть племянника своим преемником на игуменстве, но вскоре отпустил его в Москву, где тот и основал около 1370 г. монастырь в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Именно в здешнем храме, долго еще, по-видимому, остававшемся деревянным, и были погребены герои Куликовской битвы Пересеет и Ослябя (ныне существующий каменный храм был воздвигнут в 1509 г.).

Через некоторое время Феодор перенес обитель несколько дальше (хотя и не слишком далеко от столичной окраины), в более глухое место, где в густом лесу он построил новый храм в честь Успения Божией Матери. Этот монастырь получил наименование Ново-Симоновского или просто Симоновского, а воздвигнутую ранее Рождественскую церковь начали называть, «что в Старом Симонове»; в дальнейшем она стала обычной приходской церковью.

Симонов монастырь постепенно приобрел большую известность как важнейший центр духовной и религиозно-культурной жизни великокняжеской столицы. В обители впоследствии трудились даже собственные книго- и иконописцы, начало чему, вероятно, положил еще сам Феодор который, как отмечает один из древнерусских писателей, «писаше святые иконы» и «егда бысть архимандритом в Симоновом монастыре на Москве, написа образ дяди своего, св. Сергия Чудотворца зело чудно»Сахаров И. Исследование о русском иконописании. Кн. 2. СПб., 1849. Прилож. С. 14.. Вполне возможно, что это изображение и послужило в дальнейшем образцом при написании многочисленных икон троицкого игумена.

К сожалению, замечательный архитектурный ансамбль этого монастыря оказался почти полностью разрушен в нашем столетии. В отличие от чудом уцелевшего Рождественского Старо-Симоновского храма, Успенский собор Симоновой обители, построенный предположительно около 1405 г., вместе со значительной частью других древних монастырских построек, стен и башен был взорван современными варварами-большевиками в январе 1930 г.

В 80-х годах XIV в. обитель представляла собой еще маленький деревянный монастырек, и духовное значение его в столичной церковной жизни тогда только определялось. Но авторитет Феодора как выдающегося подвижника был уже столь велик, что в 1383 г. князь Димитрий Донской даже избрал его себе в духовные отцы. Дважды преподобный ездил с дипломатическими церковными поручениями в Константинополь, где пользовался особым уважением Патриарха и получил от него сан архимандрита. В последние пять лет жизни Феодор святительствовал в Ростове, основав там Рождественский женский монастырь. В Ростове он скончался и был погребен в городском Успенском соборе.

Еще два ученика Сергия - преподобный Афанасий и преподобный Савва - подвизались в соседних с Москвой Серпухове и Звенигороде.

Как известно, в 1374 г. преподобный Сергий основал, по просьбе князя Владимира Храброго, серпуховский Зачатьевский Высоцкий монастырь, где и поставил там игуменом одного из ближайших и любимых своих духовных чад - Афанасия (+ ок. 1401). Однако в 1382 г. Афанасий по благословению Сергия отправился в Константинополь, где провел 20 лет в монастыре святого Иоанна Предтечи, «забывая все земное» и занимаясь там переводами святоотеческих трудов, которые пересылал затем на Русь: Так, в 1401 г. он прислал церковный устав, с которого впоследствии снимались многие копии-«списки»; устав этот, известный под названием «Око Церковное», значительно способствовал регламентации церковной жизни.

В Третьяковской галерее в Москве и в петербургском Русском музее ныне хранятся иконы деисусного, так называемого «Высоцкого чина», присланные Афанасием из Константинополя в родной серпуховский монастырь.

Там, на чужбине, и суждено было скончаться этому весьма просвещенному для своего времени подвижнику.

Другой ученик Сергиев - святой Савва Сторожевский, или Звенигородский (+ l406?), принял от троицкого игумена монашеский постриг еще в юности. По его же благословению Савва поначалу настоятельствовал в Дубенском Успенском монастыре, основанном Сергием во исполнение одного из обетов, данных Димитрием Донским перед Куликовской битвой. Позже, в период временного затворничества Никона Радонежского, Савва вместо него шесть лет был игуменом Троице-Сергиевой обители.

Со временем сын Димитрия Донского, князь Звенигородский Юрий, избрал Савву своим духовником. По его просьбе преподобный и основал в 1390 г. на горе Стороже, близ Звенигорода, монастырь с небольшим деревянным храмом, на месте которого ныне возвышается великолепный монастырский собор в честь Рождества Богородицы, построенный (если говорить с определенной научной осторожностью) в первой четверти XV в.

В XVI-XVII столетиях обитель значительно расширилась, особенно когда она являлась излюбленной летней резиденцией Царя Алексея Михайловича. Сейчас монастырские сооружения представляют собой один из самых впечатляющих и хорошо сохранившихся средневековых архитектурных ансамблей Подмосковья.


Развитие монашеской жизни на Руси и создание новых обителей во второй половине XIV - первой половине XV в. достигло небывалого прежде размаха. Только по благословению преподобного Сергия его учениками было основано 8 городских и 27 загородных обителей порой в самых отдаленных, окраинных русских землях. Если же рассматривать Сергиеву общежительную духовную традицию еще шире, как отразившуюся в деятельности ближайших учеников его учеников, то количество возникших в русле этой традиции монастырей окажется еще больше. По подсчетам церковного историка митрополита Макария (Булгакова), иноками, последователями Сергия, было создано до 90 монастырейСм.: Епископ Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Т. 2. СПб., 1898. С. 187..

Особенное распространение в это время получили пустыни, т.е. небольшие обители, создававшиеся в более удаленных и тихих местах - чаще всего путем ухода братий из прежних своих монастырей. Новые обители тем самым оказывались как бы «духовными колониями» последних. Как пишет В.О. Ключевский: «Пустынный монастырь воспитывал в своем братстве, по крайней мере в наиболее восприимчивых его членах, особое настроение; складывался особый взгляд на задачи иночества. Основатель его некогда ушел в лес, чтобы спастись в безмолвном уединении, убежденный, что в миру, среди людской «молвы», то невозможно. К нему собирались такие же искатели безмолвия и устрояли пустынку. Строгость жизни, слава подвигов привлекали сюда издалека не только богомольцев и вкладчиков, но и крестьян, которые селились вокруг богатевшей обители, как религиозной и хозяйственной своей опоры, рубили окрестный лес, ставили починки и деревни, расчищали нивы и «искажали пустыню», по выражению «жития» преподобного Сергия Радонежского. Здесь монастырская колонизация встречалась с крестьянской и служила ей невольной путеводительницей. Так на месте одинокой хижины отшельника вырастал многолюдный, богатый и шумный монастырь.

Но среди братии нередко оказывался ученик основателя, тяготившийся этим неиноческим шумом и богатством; верный духу и преданию своего учителя, он с его же благословения уходил от него в нетронутую пустыню, и там тем же порядком возникала новая лесная обитель. Иногда это делал, даже не раз, и сам основатель, бросая свой монастырь, чтобы в новом лесу повторить свой прежний опыт. Так из одиночных разобщенных местных явлений складывалось широкое колонизационное движение, которое, исходя из нескольких центров, в продолжение четырех столетий проникало в самые неприступные медвежьи углы и усеивало монастырями обширные лесные дебри средней и северной России»Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций: В 3 кн. Кн. 1. М., 1993. С. 551-552..


... Большое число обителей основано учениками преподобного Сергия на Русском Севере, в диких вологодских и костромских лесах за Волгой, поэтому здешних иноков-пустынников обычно называют заволжскими старцами.

Одним из первых здесь появился преподобный Авраамий Галичский (+ 1375), поселившийся сначала за Костромой, на берегу Галичского озера. По преданию, он нашел там на дереве сияющую неземным светом икону Пречистой Девы с Богомладенцем Христом. Тут подвижник и устроил Авраамиеву Заозерскую обитель во имя Успения Богородицы, со временем назначив сюда игуменом своего ученика Порфирия. Сам же он, из-за скоро наступившего большого притока иноков, вновь возжелав так и не достигнутого им уединения, удалился на 30 верст отсюда и основал еще один монастырь - в честь Положения Ризы Богоматери. Затем Авраамий перебрался на реку Вогу, где его ученики построили уже третью обитель - в честь праздника Собора Божией Матери. Но и здесь душа его не смогла обрести желанного покоя. И вот, уйдя и из этого монастыря, Авраамий нашел наконец (в 15 верстах от Вогской обители и в 70 от Галича, на берегу Чухломского озера) удовлетворившее его место, где и основал последний свой монастырь - Городецко-Чухломский во имя Покрова Пресвятой Богородицы.

Неизменно единственным содержанием его жизни оставались труд и молитва. Уже в весьма преклонном возрасте Авраамий день за днем перетаскивал на себе землю для укрепления озерного берега у монастыря. Руководя монашеской братией как ее игумен и духовный старец, он, однако, не жил в обители, а имел отдельную уединенную келью под горой, достигнув только в глубокой старости долгожданной молитвенной тишины. Здесь Авраамий и окончил свои дни, оставив после себя немало последователей Сергиевой монашеской традиции, заложив тем самым основу для развития монастырской жизни в Галичском крае.

К лику святых преподобный Авраамий был причислен уже гораздо позже - в XVII в.


Не менее известны и два других постриженника преподобного Сергия Радонежского, подвизавшихся на Вологодчине, - Сильвестр и Павел Обнорские.

Преподобный Сильвестр (+ 1379), один из первых по времени Сергиевых учеников, прежде всех пришел в дикий Комельский край, где и поселился в полном уединении на берегу реки Обноры.

Как повествуется о нем в «Троицком Патерике», лишь спустя уже долгое время его случайно нашел здесь заблудившийся в лесу крестьянин, рассказавший ему, что он нередко видел над местом пребывания отшельника то необычные лучи света, то «облачный столп». Огорчившись, что убежище его раскрыто, Сильвестр просил нежданного посетителя не сообщать о нем никому из окрестных жителей. Крестьянин же все никак не мог понять, как человек может жить в таком глухом лесу без всякого пропитания. На это инок поведал ему, что уже немалое время он зачастую питается только одной древесной корой да кореньями. Сначала «он изнемогал от голода и нередко лежал на земле от изнурения сил, но к нему явился чудный муж, прикоснулся рукою и укрепил его»Троицкий Патерик. С. 235.. Несмотря на просьбу подвижника, крестьянин, не удержавшись, все же рассказал односельчанам об удивительном отшельнике, и многие из окрестных жителей начали приходить к нему за духовными советами, а некоторые и оставались с Сильвестром, ставя себе кельи рядом в лесу. Вскоре здесь по благословению святого митрополита Алексия возник Воскресенский монастырь.

Суть заветов этого обнорского старца кратко передает изредка встречающийся на его иконах текст - на традиционном свитке у него в руке написано: «Внемлите, о братия моя возлюбленная, Бога бойтесь и страх Его в сердце имейте, сохраняйте заповеди Господни, святых церквей не отлучайтеся, святительский и весь священный и монашеский чин честно соблюдите; в нынешнем веце, братия моя, потерпите мало, и причастницы будете Царствию Божию и венцы получите».

Еще более в истории северорусского монашества прославился второй обнорец - преподобный Павел (1317-1429). С юных лет он отличался удивительной добротой и христианской любовью к ближним: порой он отдавал беднякам даже свою одежду. Двадцати двух лет покинув родительский дом в Москве, Павел принял постриг в Христорождественском монастыре на Волге, но, ища опытного наставника, в конце концов пришел к преподобному Сергию. Со временем он по Сергиеву благословению поселился неподалеку в пустыннической келье, где и прожил около 15 лет. Но и сюда к нему приходили троицкие иноки, лишая его необходимой духовной сосредоточенности. В конце концов он ушел в вологодские леса, в Авраамиев Городецко-Чухломский монастырь, а затем и вовсе скрылся в Комельской чащобе у речки Грязовец, где поселился в дупле старой липы.

В этом природном жилище, питаясь травами и кореньями и укрепляясь одной только Иисусовой молитвой, он, тогда уже 70-летний старец, провел три года. Однако, повинуясь, по словам его «жития», особому Божию внушению, Павел и оттуда перешел на реку Нурму, приток Обноры и, сказав себе: «Здесь покой мой, здесь вселюся!», остался жить тут в лесной хижине.

Тогда же совсем недалеко от Павла, на берегах Нурмы, обитал еще один пустынник и тоже ученик Сергия Радонежского - преподобный Сергий Нуромский (+ 1412), в свое время пришедший с греческого Афона. Когда вокруг него на Нурме собралось около 40 иноков, он построил с ними деревянную церковь во имя Преображения Господня, основав при ней общежительную обитель.

И вот, прослышав о соседнем подвижнике Павле, Сергий как-то раз решил навестить его. Придя к нему, преподобный, как рассказывается в Павловом «житии», увидел дивную картину: «... стая птиц вилась около чудного подвижника; мелкие пташки сидели на голове и на плечах старца, и он кормил их из рук. Тут же стоял медведь, ожидая себе пищи от пустынника; лисицы, зайцы и другие звери бегали вокруг, не враждуя между собою и не боясь медведя»Троицкий Патерик. С. 45..

В таком сопребывании преподобного Павла в полной гармонии и мире со всем окружающим бытием хорошо видно, насколько устойчивой и жизненной оставалась для наиболее последовательных Сергиевых учеников духовная традиция их великого наставника, заключавшаяся прежде всего в молитвенно-трезвом и в то же время любовном отношении ко всему Божию творению: и к человеку, и к каждой твари.

Эта христианская любовь, как видим, распространялась даже на животных, чьи страдания являются, по учению святого апостола Павла, следствием человеческого грехопадения. Но ведь такую же картину вполне возможного примирения всей твари во Христе Иисусе наблюдали порой и приходившие в пустыню к преподобному Сергию Радонежскому, у ног которого они также видели смирно лежавшего медведя. Поистине этот мудрый троицкий игумен - как особый чтитель Пресвятой Троицы и неустанный учитель Ее Любви - и по смерти своей оставался для учеников высочайшим примером истинного подвижника. Недаром в одной из молитв к преподобному Сергию есть следующие слова: «Вся твоя святая жизнь бысть зерцалом (зеркалом. - Ю.М.) всякия добродетели» или в другой: «образ быв твоим учеником», т.е. был образцом для своих учеников.

Определяя именно возвышенное (и притом вполне жизненное) христианское понимание любви в качестве важнейшего источника подлинного монашеского подвига, один из известных современных проповедников так пишет об этой эпохе Сергиевых младших «содругов», учеников и последователей: «Мы вступаем в период национальной определенности, время, когда прежнее страдание перерастает в упование. Встают внутренние, еще нечетко сформулированные проблемы: Бог и страдание; действительность, внушающая ужас; зарождение надежды и поиски пути для нее. Мы видим исполинов духа; один за другим они оставляют все - и высокие должности, и низкое положение - и уходят в глушь лесов Северной и Центральной Руси, уходят искать Бога. Эти люди оставляют все, потому что поняли, что среди тревог, смятения, чисто земных устремлений они не найдут ответов на проблемы своих современников. Они оставляют все, чтобы быть с Богом. Цели, которые они теперь ставят, совершенно не общественные. Им требуется обрести вновь собственную душу, и с ней - душу народа, души своих современников. Они не спасаются бегством: они ведут жизнь настолько жестокую, настолько трудническую, что нелепо считать ее уходом от трудностей. Условия жизни в лесной чаще Северной Руси, голод, холод, физическая опасность от диких зверей, - все это должно бы легко доказать нам, что они не ищут легкой и удобной жизни. Они ишут одного Бога, и находят Бога в глубине собственной души, посвященной Ему. Они ишут только Его одного, но любовь их становится все глубже, и они с любовью принимают всех, кто начинает один за другим приходить к ним с теми же душевными терзаниями, в поисках той же спасительной пристани. Вокруг них вырастают монастыри, а это - тоже дело любви. Возникает общество человеческой солидарности и труда»Митрополит Сурожский Антоний (Блум). Святость // Христианос. Сб. 7. Рига, 1998. С. 27-28..

Глубоко осознанное в Сергиевой традиции поклонение Пресвятой Троице, как духовному образу и реальному источнику всякого рассудительного «добротворения» и трезвой любви к ближнему сказалось, в частности, в стремлении многих заволжских старцев основывать именно Троицкие обители.

Так поступил и Павел Обнорский. Однажды ночью на молитве Павел услышал звон колоколов в лесу за рекой; удивительный свет в той же стороне он увидел и в ночь Святой Пасхи. По преданию, Сергий Нуромский предсказал ему, что там будет новый монастырь с храмом во имя Пресвятой Троицы. И вот уже в глубокой старости Павел действительно ставит на том месте Троицкую церковь, надеясь создать и одноименную обитель. По просьбе собравшихся вокруг него многочисленных учеников преподобный в конце концов решил отправиться за благословением в Москву к митрополиту Фотию. Святитель сначала не обратил должного внимания на скромного старца, но, получив в сонном видении повеление помочь ему, удовлетворил все просьбы и благословил его создать еще одну Троицкую обитель - на Обноре.

По возвращении преподобный Павел настоятельства здесь, однако, не принял, назначив игуменом своего ученика Алексия. Сам же он продолжал жить отшельником, приходя в монастырь только по субботам и воскресеньям к церковной службе, чтобы исповедаться и причаститься. В проповедях своих Павел чаще всего призывал духовных чад к христианскому смирению, говоря: «Нищих не забывайте, помните, что мы сами нищие и душою и жизнью»Троицкий Патерик. С. 49..

Как говорится в «житийном» сказании о нем: «... он наставлял и словом и жизнию, узнавал тайные помыслы приходящих к нему, врачевал душевные недуги и утешал скорбящих. Так великий подвижник достиг глубочайшей старости - 112 лет, из которых 50 провел в разных монастырях и 40 лет в пустыне Обнорской. Но дивный старец еще был свеж и бодр, очи его были светлы, сияя кротостию и благодушием, стан не согбенный, борода густая и окладистая, белая, как снег. Таково действие жизни духовной! Пред кончиною он стал еще более безмолвствовать. В день Богоявления, когда пришли к нему пред Литургией, он вздохнул и прослезился. Ученики спросили его о причине, и он сказал: «В сей день и час нечестивые татары, взяв город Кострому, предали его огню и мечу, многих увели в плен, и все это за наши грехи». Оказалось, что это действительность точнаяТатары опустошили Кострому 6 января (ст. ст.) 1429 г., потом то же сделали с Плёсом и Лугою и ушли.. Последние слова святого Павла к ученикам своим были: «Имейте искреннюю любовь между собою, храните правила общежития»Троицкий Патерик. С. 49..

Скончался преподобный Павел 10(23) января; церковный Московский Собор 1547 г. причислил его к лику святых.


Несколько северо-западнее Вологды, на берегу Сиверского озера, в эту же эпоху возник монастырь, пользовавшийся столь большим уважением на Руси и столь разросшийся в XV-XVI столетиях, что иногда его даже именовали Лаврой. Основан он также учеником великого старца Сергия - преподобным Кириллом Белоезерским (1337-1427).

Мирское имя его было Козьма; оставшись сиротой, он воспитывался у богатого родственника, боярина Вельяминова. Тот весьма привязался к юноше за его добрый нрав и не желал расставаться с любимцем, втайне мечтавшим о пустынническом житии. Поэтому, боясь боярского гнева, никто не решался постричь Козьму в монахи. Лишь преподобному Стефану Махрищскому удалось наконец убедить Вельяминова отпустить юношу на иноческое служение. Стефан же и привел его в московский Симонов монастырь к игумену Феодору, племяннику преподобного Сергия. Здесь Козьма принял постриг, получив в монашестве имя Кирилл.

В Симонове Кирилл трудился девять лет, главным образом выполняя тяжелое послушание в хлебне (пекарне) и поварне. Как передает его «житие», он уже тогда стяжал такое молитвенное умиление, что без слез не мог даже вкушать хлеба, и весь окружающий мир являл ему живые образы покаяния. Так, глядя на пылающий огонь в печи, он говорил сам себе: «Смотри, Кирилл! Как бы не попасть и тебе в огнь вечный».

Одно время, заметив излишнее, как он считал, уважение к нему со стороны братии, Кирилл начал юродствовать ради собственного смирения. Тем не менее пришлось и ему испытать человеческую зависть, ибо его, совсем еще молодого монаха, нередко навещал, бывая у племянника, сам преподобный Сергий, с особым уважением и любовью относившийся к подвижнику.

В 1388 г., когда Феодора назначили епископом на ростовскую кафедру, братия избрала Кирилла, вопреки его воле, симоновским игуменом. Это весьма тяготило его, и вскоре, стремясь к безмолвию, преподобный затворился в келье. Однако братия, любя его за доброту и глубокое смирение, продолжали пользоваться его духовными советами. Видя такое особо уважительное отношение к Кириллу, поставленный вместо него монастырский настоятель воспылал завистью, что нарушило прежний мир в обители. И тогда преподобный вовсе ушел из Симонова монастыря.

Однажды ночью он услышал от иконы Божией Матери глас: «Иди на Белое озеро - там тебе место». Перед ним неожиданно открылось таинственное видение: какая-то прекрасная северная местность, вся озаренная чудесным светом. Вскоре же Кирилл вместе со своим духовным братом Ферапонтом, ранее уже бывавшим в Белозерье, отправился пешком в далекий путь. Придя к Сиверскому озеру, в 130 верстах от Вологды, он узнал указанное ему в видении место. Здесь подвижник водрузил поклонный крест, и рядом с ним друзья выкопали землянку. Через некоторое время Ферапонт ушел еще дальше, к Бородавскому озеру, а Кирилл остался в землянке, в которой и прожил несколько лет, встречаясь лишь с двумя крестьянами, изредка приносившими ему немного сухого хлеба. Однажды он чуть не погиб, забывшись глубоким сном в лесу. Во сне преподобный вдруг услышал голос: «Беги, Кирилл!», в испуге вскочил, и тотчас на то место, где он только что находился, рухнуло огромное дерево. После этого случая Кирилл получил особый дар: на молитве он мог по нескольку дней оставаться вовсе без сна.

Однако одинокая пустынническая жизнь его вскоре закончилась; из Симонова к нему пришли два инока, и в 1397 г. они втроем построили храм в честь Успения Божией Матери. Так, на скрещении путей из Московии к Заонежью возник новый монастырь, впоследствии получивший наименование Кирилло-Белозерского.

По свидетельству «жития» Кирилла, уставной порядок в его обители был строг, но и показателен для общежительной обители: в монастырской «церкви никто не смел беседовать, и никто не должен был выходить из нее прежде окончания службы. За трапезу каждый садился на своем месте, и в трапезе была тишина. Весьма строго заповедал преподобный Кирилл, чтобы ни при нем, ни после него хмельных напитков не только не пили, но и не держали в обители. Из трапезы каждый молча шел в свою келью, не заходя к другому (как поучал Кирилл одного из иноков: «Первее в келью иди, и келья всему научит тя». - Ю.М.). ... Деньги хранились в монастырской казне, и ни у кого не было никакой собственности. Даже пить воду ходили в трапезу: в келье же ничего не держали, кроме икон и книг, и она никогда не запиралась. ... Когда случался недостаток в хлебе и братия понуждали настоятеля послать за хлебом к христолюбцам, Кирилл отвечал: «Бог и Пречистая Богоматерь не забудут нас, - иначе зачем и жить на земле?» и не позволял докучать мирянам просьбами о подаянии»Троицкий Патерик. С. 304-305..

Неудивительно поэтому, что преподобный Кирилл одним из первых выступил против начавших проявляться тогда в иноческой среде устремлений к экономическому развитию монастырей и увеличению их благосостояния, что якобы должно было способствовать более спокойной молитвенной жизни иноков.

Часть заволжских старцев с их аскетическим пустынным настроем резко выступала против монастырского «богатства», за это они получили в церковной среде даже особое наименование - нестяжатели. Такого же взгляда на вредную для монахов, по его мнению, излишнюю хозяйственную суетность придерживался и Кирилл. Известно, что на предложение со стороны одного боярина подарить обители целое село с землей он ответил: «Если будем держать села, произойдет от них только забота братии и нарушится безмолвие... не лучше ли нам жить без сел? Ибо душа единого брата дороже всего имения»Троицкий Патерик. С. 307-308..

К сожалению, такой идеальный подход к целям монашеской жизни трудно было совместить с повседневной реальностью. То, что годилось для одиночки-подвижника и для скромной пустыньки, вовсе не подходило для больших общежительных монастырей, где приходилось содержать сотни иноков. Тут нужны были угодья и села с крестьянами для монастырского «прокорма», поскольку сами иноки были постоянно заняты многочасовыми уставными церковными службами и послушаниями внутри обители. Поэтому монастыри порой и превращались в небольшие феодальные государства - центры и духовной и экономической колонизации (особенно на севере), просвещения и культуры, а иногда и военной обороны. В частности, такой сторожевой крепостью в дальнейшем стал и Кирилло-Белозерский монастырь.

Несмотря на всю свою доброжелательность и смирение, преподобный Кирилл неизменно проявлял необходимую строгость и прямоту в выражении истинно христианского взгляда на жизнь не только иноческую, но и мирскую, даже общегосударственную, не боясь поучать порой тогдашнего великого князя Василия Димитриевича. Так, в одном из посланий он писал ему: «Чем большей удостоен ты власти, тем более строгому подлежишь ответу. Воздай Благодетелю долг свой, храня святые Его заповеди и уклоняясь от путей, ведущих к погибели. Как на корабле, если ошибется наемный гребец, вред от того бывает неважный; если же ошибется кормчий, то губит весь корабль: так, государь, бывает и с князьями. Если согрешит боярин, наносит пакость себе, а не всем; но если согрешит сам князь, причиняет вред всему народу. ... Никакая власть - ни царская, ни княжеская - не может избавить нас от нелицемерного суда Божия; а если будешь любить ближнего, как себя, если утешишь души скорбные и огорченные, - это много поможет тебе, государь, на Страшном и праведном суде Христовом»Троицкий Патерик. С. 311..

С не меньшей требовательностью этот замечательный подвижник относился и к самому себе, по монашескому смирению всегда сознавая свое недостоинство пред Богом. Князю Юрию Звенигородскому он как-то дал такой ответ на пожелание почтить старца своим посещением в обители: «Извещаю тебя наперед, что нельзя тебе видеть нас: оставлю монастырь и уйду, куда Бог наставит. Вы думаете, что я тут добрый, святой человек. Нет! Истинно я всех грешнее и окаяннее и исполнен срама. ... Слышу, что ты сам читаешь и понимаешь Священное Писание и понимаешь, какой вред происходит от человеческой похвалы, особенно для нас, слабых»Троицкий Патерик. С. 312..

Следует заметить, что преподобный Кирилл Белоезерский почитался в XV-XVII вв. наравне с преподобным Сергием Радонежским. Они и в молитвах нередко тогда поминались вместе как великие российские чудотворцы.

Помимо неослабных своих иноческих трудов Кирилл славился также особой боговдохновенной мудростью и любовью к книжности. При нем в обители основали ставшую к XVI в. весьма крупной монастырскую библиотеку. Но более всего с его образом в народной памяти всегда связывалось представление об иноке-бессребренике, духовном учителе, прозорливце и неустанном молитвеннике, чья близость к Небу позволяла ему, по преданию, совершать порой чудеса: то исцелить слепого или расслабленного, то «умножить» вино для совершения Литургии и хлебы «для пропитания гладных», то даже воскресить на время мертвого, не успевшего причаститься перед кончиной. И за всем этим стояло лишь одно - живое чувство сострадания к ближнему. Поэтому так естественно, что последними словами его к ученикам были слова того евангельского призыва, которому он и сам следовал всю свою жизнь: «... только любовь имейте между собою»Троицкий Патерик. С. 309..


Ближайшими последователями белозерского подвижника стали иноки Ферапонт и Мартиниан.

Преподобный Ферапонт Можайский и Белоезерский (ок. 1335-1426) родился в подмосковном Волоколамске, в боярской семье Поскочиных. Около 25 лет подвизался он в московском Симоновом монастыре и, посетив как-то Белозерский край, уже в возрасте 60 лет перебрался туда вместе с Кириллом. В 1398 г. Ферапонт основал здесь обитель во имя Рождества Богородицы в 15 верстах от Кириллова монастыря. Позже, в конце XV - начале XVI в., Ферапонтова обитель сыграла значительную роль в борьбе с антиправославным движением еретиков, так называемой ересью жидовствующих. Ныне Ферапонтов монастырь известен замечательным памятником древнерусской живописи - стенными росписями, созданными в 1502 г. артелью художников во главе со знаменитым московским мастером Дионисием.

По желанию князя Можайского Андрея Димитриевича, вотчиной которого был тогда Белозерский край, преподобный Ферапонт был вынужден перейти в 1408 г. в Можайск, где и устроил другую обитель - Рождественский Лужецкий монастырь. Здесь он и остался настоятелем, здесь же у стен собора его и погребли.

Любимейший ученик Кирилла, преподобный Мартиниан (1398-1483) пришел к нему еще юношей и, будучи обучен им грамоте, основал библиотеку в соседнем Ферапонтовом монастыре. Мартиниан стал одним из виднейших просветителей своего времени. После кончины учителя он создал около 1427 г. на острове Вожского озера, в 100 верстах от Ферапонтова, еще один монастырь Спасо-Преображенский. Затем Мартиниан некоторое время игуменствовал в Ферапонтовом монастыре и даже в Троице-Сергиевой обители, но после восьми лет настоятельства в ней вернулся в Ферапонтово, где и скончался.


Сергиево-Кирилловскую традицию нестяжательного монашества продолжил еще один выдающийся подвижник вологодского края - Дионисий Глушицкий (1362-1437). Постриженник Спасо-Каменного монастыря на Кубенском озере, он в 1412 г. основал на реке Глушице монастырь Покрова Пресвятой Богородицы.

Преподобный Дионисий обладал талантом книгописца, резчика по дереву и иконописца. Живя некоторое время в Кирилло-Белозерской обители и лично зная ее основателя, он смог создать и икону преподобного Кирилла (ныне находится в Третьяковской галерее) - уникальную по своей духовной выразительности, с конкретными чертами его живого образа, - икону, отличающуюся почти портретным сходством. С именем Дионисия Глушицкого связывают и ряд других икон, некоторые из них хранятся в Вологодском музее.

Преподобный Дионисий вместе с преподобным Григорием Пельшемским (+ 1441/42 или 1449), основавшим в 1426 г. на реке Пельшме монастырь в честь Собора Богоматери, по праву считаются одними из зачинателей восточной ветви северорусского монашества, так называемой «Русской Фиваиды» (по аналогии с египетской Фиваидой - древнейшим центром православного монашества в эпоху раннего Средневековья)Наименование это стало употребляться в церковно-исторической науке после выхода в свет в 1855 г. в Петербурге книги А.Н. Муравьева «Русская Фиваида на Севере», посвященной жизнеописаниям вологодско-белозерских иноков (см. современное переиздание этой книги: М.: Паломник, 1999)..

О высоком уровне иноческих устремлений Дионисия дает представление одно из его поучений, с которым он обратился к ученику своему Григорию. Наставляя Григория, Дионисий прежде всего призывает его «сотворить ум», стремящимся лишь к одному - «со всем тщанием единого Бога искати и прилежати к молитве» и «паче (более всего. - Ю.М.) подвигнуться» на помощь «нищим и сиротам и вдовицам; дондеже (пока. - Ю.М.) время имаши, делай благая, пребудь - во истину славя Бога и волю Его творя, и даст ти Бог прощение и управит горняя (иначе говоря, о высшем, небесном. - Ю.М.) помышляти, горних искати, идеже Христос есть»Кадлубовский А.П. Очерки по истории древней русской литературы житий святых. Варшава, 1902. С. 195..

К тому же поколению иноков эпохи расцвета «умного делания», или творения в сердце Иисусовой молитвы, принадлежит и преподобный Иоасаф Спасо-Каменский (в миру Андрей, князь Заозерский; ок. 1428/30-1453?). Он являет собой пример одного из наиболее последовательных представителей нестяжателей среди иночества «Русской Фиваиды». «Житие» Иоасафа даже сохранило такие его слова; «Злату и сребру несть нам треба, аще в пустыни жити хощем»Кадлубовский А.П. Очерки по истории древней русской литературы житий святых. Варшава, 1902. С. 270..

Историк здешней ветви монашества А. Муравьев отмечает необычайную силу духа этого юного инока, преодолевавшего, казалось бы, ограниченные физические возможности человека: «Блаженный юноша, - говорит он, - прилагал труды к трудам, как бы предчувствуя скорый исход свой, и еще на земле уподоблялся бесплотным: благодать Божия, в нем обитавшая, вознесла его однажды, в духе, на крыльях молитвы, в селения райские, где созерцал он Церковь первородных ... и причастившись там невещественной пищи Боговидения, стал на земле чуждаться пищи вещественной: только однажды в неделю он вкушал ее, в день воскресный, после приобщения Святых Таин, и опять пребывал в посте до следующей недели ...»Муравьев А.Н. Указ. соч. С. 398.


Попытку утвердить Сергиеву традицию «общежитного» монашества в новгородской иноческой среде (где попытка эта оказалась поначалу не слишком удачной) сделали в конце XIV в. тогдашние основатели Спасо-Преображенского монастыря на островах Валаамского архипелага - в северной части Ладожского озера.

В продолжение весьма долгого времени сохранялось предание о возникновении Валаамского монастыря чуть ли еще не до Крещения Руси и о том, что даже освящение монастырского островного архипелага среди Ладожского озера было совершено самим апостолом Андреем Первозванным, дошедшим из Скифии до Валаама и разрушившим здесь языческие капища.

В русле тех же валаамских благочестивых легенд, сложившихся, судя по письменным источникам, на протяжении XVII-XIX вв., продолжаются (по крайней мере, в течение вот уже двух столетий) и попытки отнести деятельность основателей обители - преподобных Сергия и Германа - к начальному периоду существования Древней Руси, а именно к IX-XI вв.

Однако само по себе выдающееся значение Валаамской обители вряд ли нуждается в каком-либо искусственном ее «удревнении» и «хронологическом оправдании» для безусловного признания ее в качестве первостепенной обители России; ни то ни другое вовсе не обязательно для усиления духовного авторитета Валаама и к тому же не имеют под собой сколько-нибудь реальной исторической почвы.

Не следует, пожалуй, при этом и смешивать «сверхисторическую» вселенскую правду церковного Предания с местными легендами - с тем, что поэт некогда назвал «преданьями старины глубокой». И если в свете Предания Христовой Церкви вполне возможно считать и сам Валаам осененным крестом великого апостола, как осенена им вся Русская земля, то предположение «преданий старины» о личном посещении никому тогда, по сути, не известного острова святым Андреем - не более чем проявление пусть и искренне благочестивого, но лишь религиозно-поэтического элемента в подлинной истории Валаамского монастыряСложению столь длительно бытовавшей литературной (и ставшей почти летописной) традиции: начинать историю Валаама по крайней мере с X-XI вв. способствовало как долгое отсутствие серьезных изысканий в этой области науки и скудость дошедших до нас письменных источников (а иногда и «неисправность» сохранившихся их «списков»-копий), таки относительно невысокий ранее уровень самой археографии, зачастую еще не умевшей правильно оценивать степень действительной историчности и подлинности памятников летописного характера. К тому же, выяснению истинного времени возникновения Валаамской обители значительно помешали и прямые фальсификации документов, нередко оказывавшихся полностью подложными, которыми неоднократно снабжал местных иноков известный в первой четверти XIX в. лжеархеограф и нечистый на руку торговец древними рукописями А.И. Сулакадзев (+ ок. 1830). Историческая наука без особого труда вскрыла и полностью отбросила подделки Сулакадзева. Но что гораздо важнее, такими известными учеными, как В.О. Ключевский, протоиерей Е.Е. Голубинский, М.Д. Приселков, Г.Н. Моисеева, Д. Линд, Н.А. Охотина-Линд и др., постепенно - на протяжении более чем столетия - были уточнены и объективно оценены самые различные факты из истории Валаама, проведены кропотливые изыскания для достижения более выверенных датировок тех или иных монастырских событий, вследствие чего последние оказались наконец выстроены в достаточно ясный, стройный и, главное, исторически более точный ряд..

К сожалению, до сих пор не найдено ни одного списка «Жития преподобных Сергия и Германа», которое, безусловно, помогло бы прояснить многие из остающихся пока неясными сторон древнейшего периода бытия Валаамской обители. Лишь сравнительно недавно удалось, однако, обнаружить и опубликовать не менее важный и драгоценный литературный памятник, связанный с великой северной обителью, - «Сказание о Валаамском монастыре»См.: Охотина-Линд Н.А. Сказание о Валаамском монастыре. СПб., 1996., созданное неизвестным автором, вероятно новгородцем, в конце 1550-х или в 1560-х годах. Именно этот ранее никому не известный уникальный исторический документ и позволяет ныне восстановить главные вехи начальной летописи Валаамской обители.

Подлинная история возникновения Валаамского монастыря - так, как она изложена составителем «Сказания...», - не имеет ничего общего с той фантастической ее картиной, что принималась долгое время на веру и самими иноками Валаама, и многими почитателями этой замечательной обители.

Как повествует автор, первыми на Валаам в конце XIV в. прибыли «святоученные, священные иноки от Великого Новаграда»: Ефрем, будущий основатель известного Перекомского монастыря у озера Ильмень, с несколькими монахами, среди которых находился и инок Сергий, прославившийся в дальнейшем как первоустроитель Валаамской обители.

Поскольку основной большой остров архипелага был тогда заселен язычниками-карелами, братия первоначально поселились по соседству, в пещере на высоком островке, который затем стал называться Святым, или островом преподобного Александра Свирского, жившего здесь, как утверждают местные предания, позднее и в той же самой пещере.

Через некоторое время инок Ефрем вернулся в Новгород; вскоре туда же отправился и Сергий, чтобы сообщить архиепископу о возникновении в его епархии нового Спасо-Преображенского Валаамского монастыря и получить благословение на переселение иноков на большой остров. Для этого требовались не только материальная поддержка со стороны Владыки, но и новгородская военная помощь, так как карелы во главе с их жрецами всячески сопротивлялись устроению здесь православной обители. Устранить это внешнее препятствие удалось только с прибытием из Новгорода воинского отряда, причем во время столкновения с язычниками погибло несколько монаховАвтор «Сказания...», не зная точной даты основания монастыря, тем не менее сообщает, что все это произошло при святительстве архиепископа Иоанна II, «иже возведен бысть на великий престол Великого Новгорода в лето 6896-е (1388 г. - Ю.М.), и на двадесять семь лет Церковь Божию окорми». Отсюда можно с полной уверенностью утверждать, что Валаамский монастырь был основан между 1388 и 1415 гг. Официально же обитель была признана новгородским архиепископом между 1407 и 1415 гг..

После того как новгородцы изгнали с острова «бесослужительную корелу», Сергий начал монастырское строительство: иноки возвели церковь во имя Рождества Христова с трапезной и Спасо-Преображенский храм с приделами святого Иоанна Богослова и святителя Николая; вокруг обители построили ограду.

Для проведения всех этих работ требовалось немало средств, в связи с чем, как сообщает автор «Сказания...», «архиепископ же много злата и потребных в манастырское строение преподобному Сергию подасть; такоже и держатели града, и христолюбивый именистый народ многочисленных потреб преподобному подаста»Охотина-Линд Н.А. Указ. соч. С. 166..

Однако вскоре, как это бывало нередко, суровые правила жизни в обители, предложенные Сергием, вызвали недовольство иноков, из-за чего он, отказавшись от игуменства, удалился поначалу в какое-то близлежащее пустынное место, а затем и вовсе возвратился в Новгород, где поселился в монастыре святого Иоанна Богослова; тут он скончался и был погребен у церковной стены.

На Валааме же в тот период игуменом стал другой замечательный местный подвижник - преподобный ГерманВ свое время церковный историк владыка Амвросий (Орнатский) сообщил весьма важную дату из жизни Германа: не указав, к сожалению, источника полученных сведений, Владыка отметил в своей «Истории российской иерархии», что «по другим запискам также значится, что к сему основателю Валаамской обители (т.е. к преподобному Сергию. - Ю.М.) пришел в сожительство прп. Герман в лето 6901, т.е. от Р.X. 1393» (см.: Амвросий (Орнатский). История российской иерархии. Т. 3. М., 1811. С. 484-485). Косвенным образом это свидетельствует о том, что Валаамская обитель возникла, вероятно, уже в период между 1388 и 1393 гг..

Из-за отсутствия древних «житий» основателей обители (будем надеяться, что со временем агиографические свидетельства о них все же найдутся) пока невозможно с желательной конкретностью охарактеризовать безусловно яркие личности преподобных Сергия и Германа Валаамских. Но даже обладая весьма скудным запасом исторических данных, мы понимаем, что это были поистине выдающиеся иноки, подлинные взыскатели Небесного Града Божия. И в такой своей устремленности к горнему миру они были полностью схожи, характерами же своими значительно отличаясь друг от друга.

Так, преподобный Сергий явно предпочитал монашескую строгость, стремясь к особой самоотверженности иноческого духа; недаром он пытался утвердить на Валааме уставное и в то же время предельно возвышенное благочестие - сродни углубленно подвижническому образу монашеского жития на великом Афоне. Именно подчеркнутая строгость провозглашенных Сергием на Валааме уставных правил (о них упоминается в «Сказании...»), с их ориентированностью на Афонско-Иерусалимский иноческий устав, скорее всего и привела основателя обители к конфликту с братией, которой такая мера подвига представлялась «неудобоносимой». Вспомним, что подобное же случилось несколько ранее и с преподобным Сергием Радонежским, когда и ему пришлось на время уйти из созданной им Свято-Троицкой обители, где не все иноки соглашались подчиниться «общежитному» монашескому уставу.

Напротив, преподобный Герман, хотя и был непосредственным учеником Сергия Валаамского, отличался, по-видимому, меньшим ригоризмом в своих требованиях к братии, при большей мягкости и дипломатичности в отношениях с ними, и потому до самой кончины оставался игуменом обители, будучи основным ее строителем и благоукрасителем в начале XV столетия.

Память обоих замечательных подвижников издавна почиталась на Руси. Недаром почти половина «Сказания...» посвящена важнейшему событию в истории Валаама - перенесению на остров из Новгорода святых мощей преподобного Сергия, для чего валаамский игумен Пимен обратился за особым благословением к новгородскому архиепископу Феодосию (святительствовал с 1542 по 1551 г.) и к Московскому митрополиту Макарию (святительствовал с 1542 по 1563 г.). Монастырское почитание преподобного Германа имело место еще задолго до перенесения мощей преподобного Сергия; оно началось на рубеже XV-XVI столетий, когда после пожара в обители было обретено «священное тело» Германа «нетленно» и «в велицей церкви положено бысть, всеми видимо на поклонение верным»Охотина-Линд Н.А. Указ. соч. С. 174..

Совместная официальная канонизация обоих преподобных совершилась в середине XVI в. (тогда еще лишь как местночтимых святых); одновременно был установлен и день церковного празднования их общей памяти, 11 сентября (ст. ст.), - как день переложения и перенесения мощей преподобных Сергия и Германа (собственно, перенесены из Новгорода были только мощи Сергия). Второе празднование памяти этих святых, 28 июня (ст. ст.), стало отмечаться уже гораздо позднее, вероятно, не ранее начала XVIII в. Общероссийское их прославление состоялось только в 1819 г.

Валаамский монастырь стал духовной школой для многих прославившихся впоследствии иноков: преподобных Ефрема Перекомского, Арсения Коневского, Савватия Соловецкого, Александра Свирского.

Из других известных валаамских иноков следует назвать еще одного Савву, о котором «Сказание...» сообщает, что он «на Сеннянском острову (здесь же, на Ладожском озере. - Ю.М.) чудную ону и духовную пустыню согради во имя Пресвятыа Животворящиа Троици»Охотина-Линд Н.А. Указ. соч. С. 176. (это произошло уже в конце 1470-х или в 1480-х годах).

Валаамскими монахами были также: Геннадий, основавший Усть-Шехонский монастырь на реке Шексне, и преподобный Корнилий (+ ок. 1420), создавший Палеостровскую обитель на острове среди Онежского озера. Наконец, на Валааме же поначалу послушничали и ученики преподобного Александра Свирского - преподобномученик Адриан Ондрусовский (+ 1549) и преподобный Афанасий Сяндемский (+ после 1577). Уже позднее валаамским монахом был и преподобный Евфросин Синоезерский, принявший в 1612 г. мученический венец во время нашествия шведских интервентов.

Таким образом, можно утверждать, что на протяжении XV-XVI вв. Валаам превратился в мощнейший духовный оплот Православия на русском Севере, будучи одним из ведущих центров здешней монастырской колонизации. Вокруг него - и на самом Ладожском озере, и на Онежском, и на приозерных обширных пространствах - постепенно возникло несколько меньших обителей, скитов и пустынь. В древности же, как известно, не столько внешнее величие и обширность монастыря или же значительное число имевшихся в нем храмов, сколько именно признание особой его роли в создании новых дочерних обителей давало ему право именоваться Лаврой: поэтому неудивительно, что уже на рубеже XV-XVI столетий Валаамский монастырь порой называли «честною и великою Лаврою».


Еще один важнейший центр иноческой жизни на русском Севере возник на Соловецком острове среди Белого моря. Начало ему было положено преподобным Савватием (+ 1434? )Эта традиционная дата кончины преподобного Савватия обычно основывалась ранее на данных рукописи № 483 из Соловецкой библиотеки (см.: Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1989. С. 202). Однако, как в свое время убедительно доказал Д.С. Лихачев, реальное время переселения Савватия на Соловки - конец 1430-х годов. Поэтому и скончался он, по-видимому, значительно позже указанной в его «житии» (местами исторически не слишком точном) даты., постриженником Кириллова монастыря. Отсюда он затем перебрался на Валаам, где однажды некий тайный голос указал ему путь к Белому морю. По дороге, на реке Выге, он встретил местного пустынника - инока Германа (+ 1479), жившего в глуши леса. Вскоре они вместе прибыли на Соловки, где по иноческому обычаю воздвигли крест и начали подвиг отшельничества. Но через шесть лет Герман ушел на Онегу; Савватий же, чувствуя близкую кончину, также перебрался на материк и вскоре умер.

Через некоторое время после смерти Савватия в Поморье пришел новгородский монах Зосима (+ 1478) родом из Прионежья. Встретив у устья реки Сумы Германа, он сговорился с ним отправиться на Соловки. По преданию, на рассвете, после первой ночи, проведенной пустынниками на острове, преподобный Зосима увидел необыкновенное сияние, озарившее все вокруг, но главное - перед ним предстал образ прекрасного храма, явившийся в небе. С радостью уверившись в том, что Господь благословляет их подвижнические труды, иноки принялись за строительство келий. Постепенно на остров начала собираться братия; вместе они срубили деревянный храм во имя Преображения Господня, и в 1452 г. Зосима, по благословению новгородского архиепископа Евфимия, согласился стать игуменом новой обители. И священство и игуменство принял он в Новгороде, жители которого собрали тогда же для нищей, по сути, обители «много сосудов, одежд, серебра и хлеба»Троицкий Патерик. С. 218.. Так был основан еще один из самых прославленных духовных оплотов Святой Руси - Спасо-Преображенский Соловецкий монастырь, превратившийся в XVI-XVII вв. в самый северный форпост Православия и в важнейшую на Белом море русскую оборонительную крепость.

В 1465 г., услышав, что на месте погребения их предшественника, преподобного Савватия, совершаются чудеса исцелений, соловецкие иноки решили перенести на остров священные останки первооснователя их обители. По летописным свидетельствам, как только раскопали его уединенную могилу у часовни на берегу Выги, «воздух наполнился благовонием, а когда открыли гроб, увидели нетленное тело, нимало не повредившееся, и все одеяние целое. Перенесенные мощи положены были за алтарем Преображенского храма обители»Троицкий Патерик. С. 220..

Преподобный Герман Соловецкий скончался в Новгороде, где он тогда находился по монастырским делам. Через пять лет, в 1483 г., и его гроб перевезли на Соловецкий остров.

В монастырских сказаниях сохранилась память о многих случаях молитвенного заступничества преподобных «соловецких чудотворцев»: о спасении гибнущих во время бури кораблей, об исцелениях слепых, глухонемых и «скорченных членами».

Соловецкая обитель внесла значительный вклад и в развитие древнерусской культуры, став со временем ведущим центром духовного просвещения на самой окраине Русского Севера.


Помимо преподобных Зосимы Соловецкого и упоминавшихся ранее создателей Валаамского монастыря (также выходцев из Новгородской земли), монашеская среда этой вечевой республики воспитала еще одного северного подвижника - преподобного Арсения Коневского, или Коневецкого (+ 1444 или 1446/47), постриженника Лисицкой обители (близ новгородского Хутынского монастыря). Он подвизался три года на греческом Афоне, откуда, получив от своего настоятеля икону Божией Матери и монастырский общежительный устав, вернулся на родину и затем, по-видимому, жил недолгое время на Валааме. Но вскоре в поисках еще более пустынного места Арсений отправился на ладье по Ладожскому озеру, пока буря не прибила лодку к острову Коневцу. Это произошло в 1393 г. Тогда же старец Арсений устроил здесь часовню в каменной скале и занялся миссионерской деятельностью среди местных карелов.

Понемногу и сюда начали собираться иноки, поставившие в 1398 г. первый деревянный храм в честь Рождества Богородицы. В нем и поместили Ее икону, принесенную Арсением с Афона. Вскоре она стала почитаться как чудотворная. По-видимому, эта икона в дальнейшем оказалась утраченной (известно, что обитель в начале XVII в. разорили шведы). Считавшийся же долгое время первоначальным образ Божией Матери «Коневской», находящийся ныне в Финляндии, является лишь списком с иконы Арсения, созданным лет на 100 позже написания оригинала. Повторений «Коневской» иконы Божией Матери сохранилось немало, в основном они относятся к XVI-XVII столетиям. Икона эта издавна почиталась на Севере и в московских обителях.

Еще одним известным миссионером среди жителей Карелии был преподобный Лазарь Мурманский (+ 1391), константинопольский монах, переселившийся в Новгород, а с 1352 г. постоянно находившийся на острове Мурман в Онежском озере.

Сначала здешние язычники-карелы пытались изгнать его отсюда, но однажды, приложив к иконе Богоматери слепорожденного ребенка, Лазарь исцелил его. С тех пор преподобный пользовался у местного населения особым уважением и относительно спокойно прожил здесь до 105 лет, когда мирно и отошел ко ГосподуИ сейчас все еще существует деревянная церковь, построенная, по преданию, самим преподобным. Это наиболее древний из всех дошедших до нас памятников деревянного храмового зодчества Руси. Ныне церковь перевезена на территорию Кижского архитектурного музея-заповедника на Онежском озере..


С миссионерско-просветительским подвигом связано и имя преподобного Макария Желтоводского и Унженского (1349-1444). Совсем еще отроком он тайно ушел из отчего дома и, обменявшись по дороге одеждой с безвестным нищим, в бедном его рубище явился в нижегородский Печерский монастырь. Здешний архимандрит Дионисий совершил его постриг. В жажде «внутреннего безмолвия» Макарий через некоторое время оставил эту обитель и поселился в пещере около озера Желтые Воды недалеко от Волги, где в 1435 г. им был основан Троицкий монастырь.

Несколько лет преподобный проповедовал христианство окрестным народам - мордве, чувашам, черемисам, пока его обитель неожиданно не разорили татары. Макарий оказался в плену. Видя кротость и незлобивое смирение святого инока, хан вскоре отпустил его, а с ним и около 400 русских пленников, не считая женщин и детей. При этом хан, однако, потребовал прекратить существование Желтоводской обители как опасного для него центра возможной российской колонизации вблизи его земель. Тогда Макарий отправился выше по Волге, в костромской край, к заволжским старцам. Здесь, на берегу реки Унжи, он и поселился в 1439 г. «Житие» его сообщает, что в годы пребывания подвижника на Унже он получил дар врачевания и, подобно Сергию Радонежскому, даже извел из земли рядом со своей кельей источник воды, исцелявшей приходящих сюда больных. Гораздо позже, уже после кончины преподобного Макария, вокруг храма, воздвигнутого почитателями святого над его гробом, возник монастырь.


На основании этих и подобных им многочисленных «житийных» свидетельств из истории русского иночества нетрудно убедиться, что на протяжении всего периода развития монашества на Руси после троицкого аввы Сергия - будь то в окрестностях Москвы или же на отдаленной Вологодчине - живой пример «Игумена земли Русской» постоянно оставался как идеальный образец подлинно христианского устроения личности перед внутренним взором его учеников и последователей.

Вслед за Сергием подобным же и почти столь же привлекательным образцом, особенно для северной ветви нашего иночества, стал и святой инок Кирилл Белоезерский.

Уже упоминавшийся исследователь «Русской Фиваиды» А.Н. Муравьев так говорит о значении обоих великих подвижников для развития монашества в северорусских землях: «Преподобный Сергий стоит во главе всех, на южном краю сей чудной области, и посылает внутрь ее своих учеников и собеседников, а преподобный Кирилл, на другом ее краю, приемлет новых пришельцев и расселяет обители окрест себя, закидывая свои пустынные мрежи даже до Белого моря и на острова Соловецкие. Оба они, как два светила, поставлены на тверди иноческой, чтобы светить миру духовному, но большее светило Сергий» Муравьев А.Н. Указ. соч. С. 26-27..



Русская Православная Церковь
Николаевский Собор

Авторское право © 2012-2024.
Разработчик: Капитула Ян

Valid HTML 5
Правильный CSS!
Яндекс.Метрика