«Мы только в 11 ч. собрались в лазарет, заехав по пути за кн. к Ане. Мы присутствовали при двух операциях – она оперировала сидя для того, чтобы я могла подавать, тоже сидя, инструменты. Один из оперированных вел себя ужасно смешно, когда пришел в себя, в постели – он начал распевать на высоких нотах, притом очень хорошо, и дирижировал рукой, из чего я заключила, что он запевала, и потом оказалось, что это действительно так. Он был очень весело настроен, выразил надежду, что не произнес каких-нибудь грубых слов – он желает быть героем и вернуться опять на войну, как только нога его заживет. Другой лукаво улыбался и рассказывал: «Я был далеко-далеко, ходил-ходил – хорошо там было, Господь-Вседержитель, все вместе были, – вы не знаете, где я был». И он все благодарил Бога и восхвалял Его – очевидно, ему являлись чудесные виденья, в то время как извлекали пулю из плеча».
«Были тяжело раненые. В первый раз побрила солдату ногу и кругом раны – я сегодня все время работала одна, без сестры или врача, одна только княжна подходила к каждому солдату, смотрела, что с ним».
«Тяжело будет расстаться с Бэби, с которым я никогда надолго не разлучалась, но покуда он здоров, и так как М<ария> и А<настасия> остаются здесь с ним, я могла бы уехать. Конечно, мне хотелось бы, чтобы это была полезная поездка. Лучше всего, если бы я могла отправиться с одним из моих санитарных поездов на место его назначения, чтобы присутствовать при приеме раненых, а затем повезла бы их с собой обратно и занялась бы уходом за ними. А то мы могли бы выехать тебе навстречу в Гродно, Вильну или Белосток, где имеются госпитали. Но я предоставляю тебе решить все это, и ты сам мне скажешь, как поступить, где и когда тебя встретить, может быть, в Ровно или Харькове – как это будет удобнее для тебя. И чем меньше людей будет знать о моем приезде, тем лучше. Я приняла Шубенбурга, он едет завтра (мой поезд, снаряжаемый Ломаном и Кo, уходит, кажется, 1-го). Затем княгиня читала нам лекцию. Мы прошли полный фельдшерский курс, с расширенной программой, а сейчас пройдем курс по анатомии и внутренним болезням, это будет полезно и для девочек. Я затем занялась сортировкой теплых вещей для раненых, возвращающихся к себе домой, а также для возвращающихся на фронт.
<...> С добрым утром, любовь моя. Ясно, солнечно. У нас было мало дела этим утром, а потому я почти все время проверяла сидя и не утомилась. Мы на минутку заехали к m-me Левицкой * Левицкая (Левитская) Ольга Павловна, врач Елизаветинской общины сестер милосердия., чтобы взглянуть на ее 18 раненых, – все наши старые друзья. Сейчас мы должны поесть и быстро уехать – какая досада, гр. Адлерберг * Адлерберг Екатерина Николаевна, графиня, фрейлина, жена графа Л.В. Адлерберга. разузнала, что мы едем, и желает нас сопровождать, но я велела Изе ей ответить, что ей ничего об этом не известно, а раз я ничего не говорю, то это означает, что я желаю, чтобы об этом никто не знал. Лучше все осмотреть неожиданно, чем когда все приготовлено к осмотру. Прощай, мой родной, благословляю и целую тебя без конца. Женушка».
«20 солдат лежат в маленькой даче – они были ранены близ Сувалок в конце сентября, но у них легкие ранения – их эвакуировали из Гродно. Их всех привезли в одном и том же поезде, целых 80 солдат, преимущественно из полков, находившихся на Кавказе. Один эриванец, который видел нас в Ливадии. Одна из дочерей Тимашева работает в госпитале сиделкой, младшая сестра m-ll Шереметева стоит во главе другого лазарета, расположенного близ артиллерийских казарм. Я здесь неожиданно встретила Фриде * Фриде Александр Алексеевич, офицер лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады.. Многие из этих солдат должны вскоре отправиться на войну. Уже два месяца, как для них при станции устроен питательный пункт, а между тем ни один санитарный или военный поезд там не останавливается. Мы пили чай на обратном пути и навязали целую кучу вещей, а Ресин * Ресин Алексей Алексеевич, генерал-майор свиты Его Величества, с августа 1914 г. командир Собственного Его Величества Сводного пехотного полка. занимал нас разговорами. Стояла прекрасная погода, и было не очень холодно.
Уже около часу ночи, мне следовало бы попытаться уснуть – я очень мало спала за эти последние ночи, хотя оставляла окно открытым до 3-х часов утра. Милый Бэби катался в саду».
«Мое бесценное сокровище!
Итак, в городе у нас все прошло прекрасно. Татьяна была на заседании в своей комнате, оно продолжалось 1½ часа. Она присоединилась к нам в моей Крестов. общине, куда я с Ольгой заезжала после склада. Масса народу работало в Зимнем Дворце, многие приходили за работой, другие приносили уже сшитые вещи. Я там встретила жену одного врача. Она только что получила письмо от мужа из Ковеля, где он служит в военном госпитале. У них там очень мало белья и не во что одеть выписывающихся из госпиталя солдат. А потому я тотчас велела собрать побольше белья и фуфаек для отправки в Ковель и большой образ Христа на полотне (принесенный складу в дар), так как это маленький еврейский город, и в их госпитале, находящемся в бараках, нет икон.
Хотелось бы знать, как ты проводишь дни и вечера и каковы твои планы».
«Сокровище мое!
Сейчас ты находишься на пути в Холм. Это очень приятно и должно тебе напомнить о нашей совместной поездке десять лет тому назад. Сердечное спасибо за твою телеграмму. Наверное, тебе было бы очень приятно видеть твоих дорогих гусар и конную гвардию.
Сегодня утром мы после госпиталя заехали в два частных дома, чтобы навестить раненых, – это все наши старые пациенты. Фредерикс пришел к завтраку – ему, собственно, нечего было сказать, принес показать несколько телеграмм, выглядит он недурно. В ½ второго мы были в бараках Сводного полка, осмотрели устройство госпиталя, прослушали молебен и освятили комнаты. Солдаты имели очень довольный вид, и солнце ярко светило».
«27-го. Я так рада, что ты доволен своей поездкой. У нас был очень занятой День – утром 3 операции, притом очень серьезных, а потому не успели побывать с нашими в маленьком доме. После обеда были в городе, заехали к Георгию – раненые лежат в большой комнате, у них очень довольный вид. Посидела у Сергея, он сильно изменился, сероватый цвет лица, хотя лицо и не худое, странное выражение глаз – ему сейчас стало немного лучше, но раньше он был совсем плох; видела там старого Зандера * Зандер Александр Львович, тайный советник, доктор медицины, лейб-медик Высочайшего Двора.. Затем отправились в дворцовый госпиталь, где лежат раненые (и просто больные). Здесь я нашла м-ра Стюарта, он уже шесть недель там лежит, болен тифоидом. Оттуда в Констан. училище на Фонтанку – 35 раненых солдат и несколько измайловских офицеров».
«Наша работа в лазарете – вот мое утешение, а также посещение наиболее страждущих в Большом Дворце».
«Некоторые из этих раненых были взяты германцами, а 4 дня спустя наши их вновь отбили. Бог мой, какие ужасные раны! Боюсь, что некоторые из них обречены, – но я рада, что они у нас и что мы, по крайней мере, можем сделать все от нас зависящее, чтобы помочь им. Мне сейчас следовало бы отправиться посмотреть на остальных, но я слишком утомлена, так как у нас кроме этого было еще 2 операции, а в 4 я должна быть в Большом Дворце, так как хочу, чтобы кн. также осмотрела бедного мальчика и одного офицера 2-го стрелкового полка, ноги которого уже стали темного цвета, – опасаются, что придется прибегнуть к ампутации.
Я вчера присутствовала при перевязке этого мальчика – ужасный вид, он прижался ко мне и держался спокойно, бедное дитя. В Большом Дворце у нас несколько тяжелых случаев».
«Несказанно счастлива твоим дорогим письмом, так отрадно. Много работали. Посетила поезд Алексея, который прибыл из Сухачева. Масса раненых, много с тяжелыми ранами. Девочки отправляются в Зимний Дворец, я – в Большой, чтобы присутствовать при перевязках новых офицеров. Устала, но Бог поможет. Шлю письмо. Мы все нежно целуем. Бог да благословит тебя. Хотелось бы знать, что нового. Аликс».
«Итак, я отправилась в Большой Дворец на перевязку бедного мальчика. Мне представляется, что края большого пролежня стали плотнее, но кн. нашла, что ткань не имеет слишком омертвелого вида. Она осмотрела ногу стрелка и, по ее мнению, следовало бы немедленно ее отнять, покуда не поздно, и ампутация должна быть сделана очень высоко. Влад. Никол. и Эберман находят, что сперва надо испробовать другую операцию – аневризма вен, и если это не поможет, тогда отнять ногу. Его семья желала бы пригласить какую-нибудь знаменитость на консультацию, но все в отъезде, кроме Цейдлера * Цейдлер Герман Федорович, доктор медицины, действительный статский советник, профессор., который не может приехать раньше пятницы. Все же я еще поговорю с Влад. Ник.
<...> Сегодня очень мягкая погода. Бэби катается на своем автомобиле, позже Ольга, которая сейчас гуляет с Аней, возьмет его с собой в Большой Дворец, чтобы навестить офицеров, жаждущих его видеть. Я слишком устала, чтобы с ними ехать, к тому же в 5½ нам предстоит ампутация (взамен лекции) в большом лазарете. Сегодня утром мы присутствовали (я, по обыкновению, помогаю подавать инструменты, Ольга продевала нитки в иголки) при нашей первой большой ампутации (рука была отнята у самого плеча). Затем мы все занимались перевязками (в нашем маленьком лазарете), а позже – очень сложные перевязки в большом лазарете. Мне пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами... Сердце кровью обливается – не стану описывать других подробностей, так это грустно, но, будучи женой и матерью, я особенно сочувствую им. Молодую сестру (девушку) я выслала из комнаты. <...> Мы теперь вдвойне чувствуем всю ответственность за это, и я испытываю потребность дать все, что только возможно, всем бедным раненым, одинаково нежно заботимся как о легко, так и о тяжело раненых».
«В Вильну мы прибыли в 10¼ – на станции губернатор, представители военного ведомства, а также Красного Креста. Увидела два санитарных поезда, а потому тут же обошла все вагоны, очень благоустроенные и предназначенные для нижних чинов, среди них несколько тяжелораненых, но все бодрые. Их привезли сюда прямо с поля сражения. Заглянула в питат. пункт и амбулаторию. Оттуда в закрытых автомобилях (меня сейчас прервали – Митя Ден только что пришел ко мне проститься) мы поехали в собор, где лежат мощи трех святых, потом к образу Пресвятой Девы (подъем едва не убил меня). Какой дивный лик у иконы, как жаль, что к ней нельзя приложиться! Затем в польский двор, лазарет. Огромная зала с кроватями; на сцене размещены наиболее тяжело раненые, а сверху, на галерее офицеры – масса воздуха и очень чисто. В обоих городах меня любезно вносили на руках там, где были крутые лестницы. Я везде раздавала иконы, девочки тоже. <...> Епископ встретил нас странным словом. После краткого молебна мы приложились к чудотворному образу Богородицы. Он поднес мне образ св. Петра и Павла, по которым назван самый храм, он трогательно говорил о нас: «сестры милосердия», а также дал твоей женушке новое имя – мать милосердия. Далее отправились в Красный Крест простыми сестрами, в небесно-голубых платьях. Старшая сестра – дама, недавно приехавшая сюда, говорила со мной по-английски. Она была сестрой десять лет тому назад и была у меня, так как мой старый друг Киреев просил меня ее принять. Потом – в другой маленький лазарет на другой улице. Отсюда в небольшой госпиталь (приблизительно 300 [больных]), устроенный в банке, – так странно было видеть раненых в обстановке бывшего банка. Здесь находился один из моих улан. Отсюда мы заехали в большой военный госпиталь, краткий молебен, краткое слово. Масса раненых, в двух комнатах лежат германцы, поговорила с некоторыми из них. Затем – на вокзал. На перроне стояли роты (согласно моей просьбе, сознаюсь), – так трудно было их узнать, да притом мало знакомых, ты их видел... Боцман с Петергофа имеет георгиевский крест – все выглядят хорошо, также и Ширинский. Комендант такой приятный, простой, любезный, несуетливый человек. Просил меня доставить еще 300 образков или молитвенников. Он перекрестил нас, когда поезд двинулся, – трогательный человек. Несколько месяцев назад кто бы мог себе представить, что нас, одетых сестрами, будут встречать наши моряки в солдатской форме на вокзале крепости. В Ландворове мы сделали остановку и заглянули в питательный пункт, в госпитальные бараки при вокзале, затем краткий молебен в церкви. Несколько тяжелых случаев. Лифл. община – во главе ее кн. Четвертинская (ее имение поблизости), дочь ее в качестве сиделки. В 2 часа мы остановились на одной станции, где я заметила санитарный поезд. Мы поспешили выйти из нашего поезда, влезли в теплушки, где 12 человек, уютно лежа, пили чай при свечке. Мы все осмотрели и раздали 400 образков. Здесь находился также больной священник. Земс. поезд, 2 сестры (не в форме), 2 брата милосердия, 2 врача и множество санитаров. Я извинилась, что мы их разбудили. Они благодарили нас за посещение. Лица у них были восхищенные, бодрые, улыбающиеся, оживленные».
«У нас сегодня утром было 4 операции в большом лазарете, а затем мы перевязывали офицеров. Мои два крымца из Двинска приехали. Они, к счастью, сейчас выглядят лучше, нежели раньше. Я почти ежедневно принимаю офицеров, либо возвращающихся в армию, либо уезжающих для дальнейшей поправки в кругу своей семьи. Мы теперь разместили офицеров в Большом Дворце, а также в противоположном конце. Генерал Танкрей (отец моего) тоже лежит там. Я собираюсь идти туда в 4 навестить их – бедный малый с ужасной раной постоянно просит меня приходить».
«Мой родной, любимый!
Пишу тебе в величайшей спешке несколько строк. Все это утро мы провели в работе. Один солдат умер во время операции – такой ужас! Это первый подобный случай у кн., а она проделала тысячи операцией: гемораргия.
Все держались стойко, никто не растерялся. Девочки тоже выказали мужество, хотя они, а также Аня никогда не видели смерти вблизи. Он умер в одну минуту. Можешь себе представить, как это потрясло нас. Как близка всегда смерть! Мы продолжали операции. Завтра у нас опять такая же операция, она тоже может окончиться фатально. Дай Бог, чтобы это не случилось, постараемся спасти его».
«Бесценный мой!
Мне не удалось написать тебе с сегодняшним курьером, столько у меня было дела. Мы провели утро в лазарете; по обыкновению прослушали там же доклад Вильчковского. Затем быстро переоделись, позавтракали и поспешили в город в Покр. общ. на Вас. острове. Трое Бьюкененов и еще несколько англичан из комитета, а также сестры приняли нас. Большая палата для офицеров, уютная гостиная для них, с мебелью, крытой кретоном, 3 комнаты для солдат, очень просто и хорошо обставленные. Мы затем прошлись по общине, осмотрели раненых; во дворе находится еще одно большое здание, принадлежащее общине, – городская больница в верхнем этаже там размещено 130 раненых. Оттуда мы помчались в мой склад. Мне отрадно было застать множество дам за работой и найти груды заготовленных вещей. Затем в Аничков к чаю. Дорогая матушка прекрасно выглядит. Я думаю, она немного удивлена моими самостоятельными разъездами – но я чувствую, что теперь надо так поступать, – слава Богу, я поправилась и нахожу, что мы, женщины, все, без различия возраста, обязаны сделать все, что только возможно, для наших трогательно-храбрых раненых. По временам я ощущаю упадок сил, опиваюсь лекарствами для сердца – и опять дело идет на лад».
«... Я зашла взглянуть на рану нашего прапорщика. Она ужасна. Кости совершенно раздроблены. Он ужасно страдал во время перевязки, но не произнес ни слова, лишь весь побледнел, а лицо и тело покрылись потом.
Я сделала снимки с офицеров во всех палатах».
«Он стремился обратно в свой полк, – был представлен к золотому оружию, к георгиевскому кресту и к повышению. Прости, что так много пишу тебе о нем, но мое хождение туда и все это мне было таким утешением в твое отсутствие. Я чувствовала, что Бог дает мне возможность внести небольшой просвет в его одинокую жизнь. Такова жизнь! Еще одна благородная душа ушла из этой жизни, чтобы присоединиться к сияющим звездам там, наверху. И вообще, сколько горя кругом! Слава Богу за то, что мы, по крайней мере, имеем возможность принести некоторое облегчение страждущим и можем им дать чувство домашнего уюта в их одиночестве. Так хочется согреть и поддержать этих храбрецов, и заменить им их близких, не имеющих возможности находиться около них! Пусть не печалит тебя то, что я написала, – я как-то не могла больше выдержать – у меня была потребность высказаться».
«Боткин уложил меня в постель, сердце сильно расширено, к тому же, сильный кашель. Эти дни чувствовала себя скверно во всех отношениях, а теперь явилась m-me Беккер и не дает мне принимать моих капель. Хорошо, что мне вчера удалось побывать в городском госпитале. Мы это проделали быстро, в 1¼ часа меня внесли по лестнице на руках. Наши четыре дочки помогали мне в раздаче образков, в разговорах, а Ресин велел, чтобы более здоровые стали в полукруг в коридоре, – скажи это Н.П., так как он опасался, что я переутомлюсь в городе. Это сказывается напряжение последних недель».
«Доброе утро, мой миленький.
Пасмурно и дождливо, а вечер был такой чудесный, луна и звезды сияли, так что я даже открыла половину окна (форточка всегда открыта). Теперь же, подняв занавески, я совсем разочаровалась, всего лишь 6o опять. Чувствую себя лучше, поэтому хочу заглянуть к А. в Большой Дворец (после Знамения), по дороге к одному молодому офицеру, которого только что привезли, – ему только 20 лет, и очень опасная рана в ноге. Владимир Николаевич думает, что придется ее отнять, так как на ноге и в ране на плече начинается заражение крови. Он хорошо себя чувствует, не жалуется, это всегда плохой признак – и так трудно решить, что делать, когда смерть так близка: дать ему умереть спокойно или рискнуть на операцию. Я бы решилась на последнее, так как всегда остается луч надежды, когда организм молод, хотя теперь он очень слаб и сильный жар. Повидимому, в течение недели рана его не перевязывалась – бедный мальчик! Поэтому я хочу взглянуть на него. Я не заходила в ту комнату в течение 6 месяцев, – нет, я раз там была – после смерти моего бедного Грабового. Оттуда пойду в наш лазарет, так как не была там целую неделю и скучаю по ним, а они по мне. Говорят, один из моих улан, вольноопределяющийся Людер (что-то в этом роде), привезен к нам. Он не ранен, но ушиблен где-то, мне не смогли хорошенько объяснить».
«Дорогой мой душка!
Я сегодня с большим интересом читала газеты. Обещанное разъяснение нашего положения на театре войны ясно изложено, а также работа за месяц, которую ты сделал для удержания неприятеля.
Серое дождливое утро, но не холодно.
Сегодня утром у нас был молебен в Красном Кресте, и потом я раздавала дипломы дамам, окончившим курс сестер милосердия и получившим красный крест. У нас большой недостаток в сестрах. Многие утомлены или больны, или желают быть отправленными на передовые позиции, чтобы получить медали. Работа здесь однообразная и беспрерывная, а на фронте больше возбуждения, постоянные перемены, даже опасность, неизвестность и не всегда много дела. Конечно, это гораздо привлекательнее. Одна из дочерей Трепова работала около года в нашем госпитале для инвалидов, но после смерти своей матери никак не могла успокоиться, поэтому уехала на фронт, и уже получила медаль на георгиевской ленте».
«Днем мы катались в Павловске, воздух был совсем осенний. Потом мы зашли к Знамению и поставили свечи. Я горячо помолилась за свое сокровище. Потом Аня читала мне вслух. После чаю я приняла Изу, затем навестила бедного мальчика. Он очень изменился со вчерашнего дня. Я его гладила по голове, тогда он проснулся и сейчас же меня узнал и разговаривал. Я ему сказала, что ты и Алексей посылаете ему привет. Он был в восторге и очень благодарил, потом опять заснул. Это первый раз, что он говорил сегодня. Когда я чувствую себя сильно угнетенной, мне отрадно ходить к самым больным и приносить им луч света и любви. В этом году столько всюду страданий, я совсем измучена».
«Сегодня утром была у маленького мальчика. Он быстро слабеет, и к вечеру, вероятно, наступит конец. Говорила с его несчастной матерью – она держится очень бодро и все очень хорошо понимает.
Потом мы работали в госпитале. Владимир Николаевич сделал прокол офицеру – вероятно, завтра будет операция. У княжны Гедройц температура 39, она чувствует себя очень плохо, боятся рожи на голове. Настенька завтракала, потом я принимала генерала кн. Туманова, Павлова, Бенкендорфа, Изу. Освящение госпиталя в Зимнем Дворце может состояться только числа 10-го, так как Красный Крест еще до сих пор не доставил кроватей и прочего. Мы, со своей стороны, все сделали. Мне лучше отдохнуть после этого торжества (и Беккер, конечно) – 11-го и 12-го – раз так, то, значит, буду в Могилеве 15-го, утром в 9 часов, если это тебе подойдет? Это будет в четверг, ровно через 2 недели после твоего отъезда. Дай мне знать, одобряешь ли? Таким образом, 15-го я буду в Твери, 14-го в других ближайших к тебе местах.
Дивный яркий месяц, 10 минут шестого, становится темно, – пили чай после поездки в Павловск – так холодно. Младшие девочки работают, а старшие пошли в наш госпиталь чистить инструменты. В половине 6-го пойдем к вечерне в нашу новую маленькую церковь».
«Мы только что вернулись с панихиды в новой церкви – маленький мальчик в Большом дворце тихо скончался в эту ночь. И еще один умер в госпитале М. и А., так что оба гроба стояли там – я так рада, что у нас есть эта маленькая церковь».
Русская Православная Церковь
Николаевский Собор
Авторское право © 2012-2024.
Разработчик: Капитула Ян
