Два века, XVIII и XIX, в истории Российского Православия принято называть синодальным периодом - временем, когда государство пыталось превратить Церковь в «ведомство православного исповедания», придавая ей (даже само того не желая) оттенок какого-то анахронизма, чуть ли не остатка «благочестивой древности».
Но, как совершенно справедливо пишет известный богослов и церковный писатель, священник Александр Шмеман, «и под этим, ставшим до конца чуждым, государственным прессом жизнь Церкви не замирает, и синодальный период, вопреки очень распространенному убеждению, никак нельзя считать временем упадка, оскудения духовных сил, какого-то вырождения. ... За официальной, сложной, трагической историей Петербургской России мы видим снова и снова другую, никогда не прекращавшуюся: историю медленного собирания духа, «стяжания благодати», просветления почерневшего человеческого образа - неизреченной славой Первообраза. Свести историю России к истории ее культуры, к политической борьбе, к общественному движению, к экономическому развитию и забыть этот «полюс» святости - притягивающий к себе столько людей - и совсем не из одного «простонародья», это постепенное, но такое вдохновляющее внутреннее освобождение Православия от своей «казенной» судьбы, значит проглядеть что-то самое существенное в духовном пути России и всего Православия - в «судьбоносном» девятнадцатом веке, когда уже поднимался занавес над «свершениями» двадцатого»Протоиерей Александр Шмеман. Исторический путь Православия. М., 1993. С. 382-384..
Одно из важнейших достижений Церкви в XIX в. - это, безусловно, возрождение монашества в России, новый, удивительный расцвет православной русской святости, высшим проявлением которой в этот период стали «духоносные старцы» - преподобный Серафим Саровский и ряд иноков Оптиной пустыни.
Саровская Пустынь возникла в границах тогдашней Тамбовской епархии около 1700 г., когда возле речки Саровки поселились (и в кельях, и в пещерах) несколько отшельников, духовным главой которых стал иеросхимонах Иоанн (+ 1737). Из последующих ее настоятелей известны: Димитрий (+ 1747), Ефрем (1758-1778), Пахомий (+ ок. 1794) и игумен Нифонт (1806-1842). Здесь подвизались и такие весьма замечательные представители российского монашества, как Назарий (+ 1809), до того валаамский монах, и его ученики: схимник Марк (+ 1817), духовник обители Иларион (+ 1841), иеромонахи Питирим (+ 1789) и Иоаким (+ 1841). Но наиболее прославился из саровской братии великий старец Серафим.
Преподобный Серафим (1759-1833)См.: Угодник Божий Серафим: В 2 т. Изд-е Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1993. прошел все ступени замечательного, но тяжкого монашеского подвига. Сначала - простой «общежитный» инок, затем - пустынник, столпник, молчальник, затворник, старец... И всегда он, как никто другой из его современников, являл собой удивительно цельный и естественный образ истинного монаха, вполне в духе древних египетских или малоазийских отцов-боголюбцев первых веков православного иночества. Вся жизнь его определялась, по сути, только двумя, неразрывно связанными, евангельскими заповедями - любовью к Богу и любовью к человеку. Именно это основное свойство личности преподобного и счел необходимым подчеркнуть один из зарубежных историков российского благочестия, говоря, что Серафим «встает перед нами как неиссякаемый источник сердечного благоволения в личных отношениях между людьми. Словно в световом центре, в нем сгущается характерная идея русской духовности: преображение всякой твари силою добровольной жертвы любви и сострадания»Иеромонах Иоанн (Кологривов). Очерки по Истории Русской Святости. Брюссель, 1961. С. 385.. Всей сутью своего иноческого подвига засвидетельствовал старец Серафим реально видимое откровение о животворном воздействии на человека всепобеждающей благодати Святого Духа.
Серафим (в миру Прохор) родился 19 июля (1 августа) 1759 г. в семье курского купца Мошнина. Отец его известен как строитель городского собора (по проекту знаменитого архитектора Б. Растрелли), при возведении которого впервые было явлено особое небесное избранничество будущего святого: семи лет он упал с недостроенной колокольни и остался совершенно невредим. В десятилетнем возрасте Прохор тяжело заболел, и врачи уже предполагали смертельный исход. Но умирающий мальчик увидел во сне Пресвятую Богородицу, пообещавшую посетить его еще раз и полностью исцелить. И действительно, чуть ли не на следующий день шедший по Курску крестный ход с чтимой иконой Богоматери «Знамение» был вынужден из-за размытой дождями дороги пойти прямо через двор Мошниных. Мать вынесла Прохора из дома, и над больным пронесли икону: вскоре он стал быстро поправляться.
После этого чудесного события отрок уже интересовался только посещением храма, молитвой и чтением духовных книг. В 17 лет он решил оставить мир, и мать благословила его на монашеский подвиг медным крестом, с которым он не расставался до конца жизни. Для того чтобы быть полностью уверенным в правильности избираемого им пути, юноша отправился на богомолье в Киево-Печерскую Лавру помолиться у святых мощей преподобных Антония и Феодосия. Известная тогда киевская «старица» Китаевской пустыни Досифея благословила его на постриг, причем именно в Саровской пустыни под Арзамасом. В ноябре 1778 г. Прохор пришел в эту обитель, где ее настоятель Пахомий с любовью принял его.
Сначала юношу назначили трудиться в пекарню, потом в просфорню. Будучи высокого роста и весьма крепкого сложения, он был силен телесно, добросердечен и послушен, а потому с великим усердием выполнял общие для всей братии работы. Саровские иноки отнеслись к новоначальному подвижнику вполне благожелательно за его трудолюбие, мягкий нрав и природное смирение. К тому же Прохор обладал твердой волей, светлым умом и острой памятью, живым даром слова.
На следующий год начались испытания веры молодого послушника - он вновь заболел: страшное воспаление в боку приковало его на несколько лет к постели. И вновь Прохор удостоился небесного исцеления. Пресвятая Дева предстала перед ним в сопровождении святых апостолов Петра и Иоанна Богослова и со словами: «Этот - нашего рода» коснулась рукой его головы, а жезлом - больного бока... Через несколько дней он, пролежав неподвижно три года, полностью выздоровел.
Вскоре после этого Прохор настолько окреп, что начал ходить по благословению настоятеля обители со сбором на строившуюся в обители церковь (для ее алтаря он впоследствии сам соорудил из кипарисового дерева резной Престол - для совершения Святой Евхаристии).
13 (26) августа 1786 г. настоятель постриг его в монашество с именем Серафим, что значит «пламенный», а чуть позже рукоположил в диаконский сан. Все свое время молодой инок проводил теперь только в храме, покидая его лишь на несколько часов для сна. В этот период он сподобился новых чудесных видений: сослужащих во время Литургии ангелов, а затем и Самого Иисуса Христа. После явления ему Спасителя Серафим в течение двух часов не мог произнести ни слова от духовного восторга. Видения эти способствовали еще большему укреплению в нем чувства смирения и искреннего самоуничижения.
В сентябре 1793 г. Серафим был рукоположен во священника и стал служить Литургию неизменно каждый день.
В следующем году Саровская пустынь лишилась своего настоятеля - игумена Пахомия, который перед кончиной призвал к себе иеромонаха Серафима и поручил ему попечение об инокинях соседнего Серафимо-Дивеевского монастыря.
Вскоре Серафим получил благословение на подвиг отшельничества и удалился в свою так называемую «дальнюю пустыньку», находившуюся в 5-6 верстах от обители, на берегу реки Саровки. Здесь он стал жить в небольшой лесной хижине, питаясь поначалу одним хлебом и овощами, которые сам выращивал, а затем и вовсе одной только лесной травой сниткой; по средам и пятницам (как традиционным и обязательным для православных постным дням) он вообще ничего не ел. И зимой и летом подвижник носил неизменный белый холщовый балахон, поверх которого всегда висел большой медный крест - подарок матери; за плечами же его, в особой сумке, лежало Евангелие, с которым Серафим никогда не расставался.
В 1802 г. его чуть не убили разбойники. Осенью, когда он рубил дрова, к нему пришли три незнакомых крестьянина и, угрожая смертью, стали требовать денег. Серафим по-иночески не сопротивлялся им, хотя обладал в то время еще значительной телесной силой и к тому же имел в руках топор. Злодеи свалили святого на землю, ударив обухом топора по голове. Ему пробили голову и сломали несколько ребер. Серафим едва добрался до монастыря и неделю находился на грани жизни и смерти. Но опять явившаяся ему Богоматерь (и вновь со словами «Сей - нашего рода») исцелила его. Разбойников через некоторое время нашли, но преподобный запретил их наказывать, заявив, что вовсе уйдет из обители, если их не простят; тогда они сами пришли к нему со слезным покаянием. После побоев и болезни ранее крепкий, высокого роста, Серафим превратился в согбенного старца, постоянно опиравшегося то на посох, то на мотыгу, то на топорик.
С 1804 по 1807 г. Серафим принял на себя особый подвиг - столпничество. Почти три года (по преданию, 1000 дней и ночей!) провел он на камне, стоя на коленях, с воздетыми к небу руками, беспрестанно повторяя при этом молитву евангельского мытаря: «Боже, милостив буди мне, грешному!» Это была своеобразная умилостивительная жертва-молитва не только за собственные грехи, но и за весь грешный человеческий род, за грехи всего мира, - удивительный подвиг столпничества в XIX в.
В 1807 г. по причине немощи Серафим сменил столпничество на полное молчальничество, но в 1810 г. новый настоятель Саровской обители потребовал от него возвращения в монастырь, посчитав, по-видимому, подвиги подначального ему инока ненужными фантазиями. Великий подвижник вернулся на житье в монастырь (ранее он приходил в обитель главным образом для исповеди и причащения), но, выбрав себе келью (в 3 квадратных метра!), затворился в ней, не допуская к себе никого, кроме больничного служки и священника для исповеди и Причастия. В келье горела только лампада перед любимой его иконой Божией Матери «Умиление»; Серафим называл ее «Радость всех радостей». Келья никогда не отапливалась, спал преподобный на досках с камнем под головой вместо подушки. Все дни и ночи его заполняла молитва с поклонами - до 1000 ежедневно. С осени 1815 г. он стал постепенно ослаблять суровость затвора, чтобы иметь возможность начать подвиг старчества, т.е. духовного наставничества приходивших к нему иноков и мирян. Наконец, в ноябре 1825 г. Серафиму вновь явилась Божия Матерь, повелев ему полностью выйти из затвора, чтобы нести утешение ближним и духовноопытно руководить их христианской жизнью.
Как пишет уже цитировавшийся выше автор «Очерков по Истории Русской Святости», «мы знаем святых столпников, затворников, исповедников, молчальников, старцев. Серафим был всем этим вместе. Он свел воедино все пути, которыми душа поднимается к Богу. Этот пример, быть может, единственный в истории христианской святости... Слава о святом старце быстро распространилась по всей России. Целыми днями он утешал несчастных, наставлял толпы людей, приходивших к нему за советом, без устали выслушивал всевозможные жалобы. На все вопросы, даже самые неожиданно-странные, он отвечал с одинаковой простотой, с добродушной улыбкой, часто не без юмора. Посетителей бывало иногда по тысяче в день, а он к концу дня не проявлял никаких признаков утомления, также приветливо встречал последних, как первых, говорил им сначала все те же слова: «Христос воскресе, моя радость»… Достигнув своей молитвенной и подвижнической жизнью необычайного единения с Богом, Серафим тем самым стал по-новому необычайно близок людям. Вместе с властью в духовном мире он получил власть над миром материальным. Отсюда - множество чудес, добавившихся к расточавшимся им утешениям и к преподававшимся им советам и наставлениям»Иеромонах Иоанн (Кологривов). Очерки по Истории Русской Святости. Брюссель, 1961. С. 392-393..
О своем особом даре прозорливости сам Серафим говорил так: «Как железо ковачу, так и я предал себя и свою волю Господу Богу. Как Ему угодно, так и действую; своей воли не имею, а что Богу угодно, то и передаю. ... Сердце человеческое открыто одному Господу и один Бог сердцеведец... А я, грешный Серафим, первое помышление, являющееся в душе моей, считаю указанием Божиим, и говорю, не зная, что у моего собеседника на душе, а только верую, что так мне указывает воля Божия для его пользы»Иеромонах Иоанн (Кологривов). Очерки по Истории Русской Святости. Брюссель, 1961. С. 394..
Как никто более на Руси, - пожалуй, кроме преподобного Сергия Радонежского, - Серафим Саровский смог воплотить в себе идеальный образ удивительно доброго, мирного и как-то особенно радостного святого. Недаром он порой так поучал духовных детей: «Веселость не грех, она отгоняет усталость, а от усталости ведь уныние бывает, и хуже его - нет. Оно все приводит с собою. Сказать слово ласковое, приветливое да веселое, чтобы у всех пред лицом Господа дух всегда весел, а не уныл был - вовсе не грешно... Нет нам дороги унывать, потому что Христос все победил, Адама воскресил, Еву освободил, смерть умертвил... Радость моя, стяжи себе мирный дух, и тысячи вокруг тебя спасутся»Иеромонах Иоанн (Кологривов). Очерки по Истории Русской Святости. Брюссель, 1961. С. 396..
Православному пути стяжания этого молитвенного духа Христова Серафим постоянно стремился учить своих духовных детей - и собственным личным примером, и задушевной пастырской с ними беседой, порой посылая им письменные наставления. Сохранилась одна из таких рукописей великого старца, принадлежавшая некогда его духовному сыну - наместнику Троице-Сергиевой Лавры, преподобному архимандриту Антонию (Медведеву; 1792-1877). Обращенная к иноку, она содержит главным образом призыв к постоянному совершению Иисусовой молитвы как основе всякого православного подвижничества. Вот ее текст с живой речью самого Серафима:
«Учись умной (внутренней. - Ю.М.) молитве сердечной, как учат Св. Отцы в Добротолюбии, ибо Иисусова молитва есть светильник стезям нашим и путеводная звезда к Небу.
Учись творить молитву чрез ноздряное дыхание (т.е. соразмеряясь с несколько замедленным, предельно спокойным его ритмом, что на психофизическом уровне способствует усилению внутренней сосредоточенности. - Ю.М.) с сомкнутыми устами. Это искусство есть бич противу плоти и плотских похотений.
К обыкновенной Иисусовой молитве прибавляй: Богородицею помилуй мя.
Одна молитва внешняя недостаточна. Бог внемлет уму, а потому те монахи, кои не соединяют внешнюю молитву со внутреннею, не монахи, а черные головешки.
Бойся, как гееннскаго огня, галок намазанных женщин, ибо оне часто из воинов царских - делают рабами сатаны.
Помни, что истинная молитва монашеская есть радушное перенесение клеветы напраслины: нет скорбей - нет и спасения.
Все делай потихоньку, полегоньку и не вдруг - добродетель не груша, ее вдруг не съешь»Автограф преподобного Серафима Саровского / Публ. Г. Гуличкиной // Журнал Московской Патриархии. 1991. № 12. С. 49..
Однако еще более важно то, что саровский чудотворец, как никто другой из русских святых воочию сам мог показать силу молитвы и приобретения даров Святого Духа: как говорил он, «велика сила молитвы, она более всего приносит Духа Божьего... Она как бы всегда в руках наших, как орудие для стяжания благодати Духа»Иеромонах Иоанн (Кологривов). Указ. соч. С. 397..
Сохранились подробнейшие свидетельства о явлении этой благодати через самого старца (она иногда зримо сияла на его лице «светлее солнца»).
Именно о таком «видении телесными глазами» сияющего «сошествия Духа» на преподобного рассказал в своих «Записках», найденных в 1902 г., его ученик Н.А. Мотовилов, беседовавший со старцем в зимнем лесу во время снегопада: никакого холода он при этом не ощущал, объятый блеском окружавшего их «небесного света»См.: Дух Божий, явно почивший на отце Серафиме в беседе его о цели христианской жизни...: [«Записки» Н.А. Мотовилова] // Нилус С. Великое в малом. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992. С. 171-212..
Как пишет Мотовилов: «Я взглянул ... в лицо его ... Представьте себе, в середине солнца, в самой блистательной яркости его полуденных лучей, лицо человека с вами разговаривающего. Вы видите движение уст его, меняющееся выражение его глаз, слышите его голос, чувствуете, что кто-то вас руками держит за плечи, но не только рук этих не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один свет ослепительный, простирающийся далеко, на несколько сажен кругом, и озаряющий ярким блеском своим и снежную пелену, покрывающую поляну, и снежную крупу, осыпающую сверху и меня, и великого старца. ...
- Что же чувствуете вы теперь? - спросил меня о. Серафим.
- Необыкновенно хорошо! - сказал я.
- Да как же хорошо? Что именно?
Я отвечал:
- Чувствую я такую тишину и мир в душе моей, что никакими словами выразить не могу!»См.: Дух Божий, явно почивший на отце Серафиме в беседе его о цели христианской жизни...: [«Записки» Н.А. Мотовилова] // Нилус С. Великое в малом. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992. С. 200-201.
О путях достижения подобного духовного просветления Серафим тогда же сказал ему так: «Молитва, пост, бдения и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения ее. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святого Божьего. Пост же и бдение, и молитва, и милостыня, и всякое Христа ради делаемое доброе дело суть средства для стяжания Святого Духа Божьего. Заметьте... что лишь только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Святого Духа. ... Добро, ради Него сделанное, не только в жизни будущего века венец правды ходатайствует, но и в здешней жизни преисполняет человека благодатию Духа Святого...»См.: Дух Божий, явно почивший на отце Серафиме в беседе его о цели христианской жизни...: [«Записки» Н.А. Мотовилова] // Нилус С. Великое в малом. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992. С. 179-181.
Богодарованная духоносность преподобного Серафима преображала не только его самого, но и окружавший его мир, порой даже животных: как некогда у преподобного Сергия Радонежского, так и у Серафима тоже был «свой» медведь. Об этом сохранился замечательный в своем роде рассказ старицы Дивеевской обители Матроны Плещеевой.
Как вспоминала Матрона уже после кончины великого старца, однажды она подходила к «дальней пустыньке» и «увидела, что отец Серафим сидит близ своей келлии на колоде и подле него стоит ужасной величины медведь. Я так и обмерла от страха и закричала во весь голос: «Батюшка, смерть моя!» - и упала. Отец Серафим, услышав мой голос, ударил медведя и махнул ему рукою. Тогда медведь, как разумный, тотчас пошел в ту сторону, куда махнул ему отец Серафим, в густоту леса. Я же, видя все это, трепетала от ужаса и даже, когда подошел ко мне отец Серафим со словами: «Не ужасайся и не пугайся», я продолжала по-прежнему кричать: «Ой, смерть моя!» На это старец отвечал мне: «Нет, матушка, это не смерть; смерть от тебя далеко; а это радость». И затем он повел меня к той же самой колоде, на которой сидел прежде и на которую, помолившись, посадил меня и сам сел. Не успели мы сесть, как вдруг тот же самый медведь вышел из густоты леса и, подойдя к отцу Серафиму, лег у ног его. Я же, находясь вблизи такого страшного зверя, сначала была в величайшем ужасе и трепете, но потом, видя, что отец Серафим обращается с ним без всякого страха, как с кроткой овечкой, и даже кормит его из своих рук хлебом, который принес с собой в сумке, я начала мало-помалу оживотворяться верою. Особенно чудным показалось мне тогда лицо великого отца моего: оно было светло, как у ангела, и радостно»Архимандрит Серафим (Чичагов). Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. В 2 ч. Ч. 1. Краснодар; Ставрополь, Б. г. С. 251-252. (Репринт издания: СПб., 1903.). Осмелев, старица вскоре и сама кормила медведя «с таким утешением, что желала бы еще кормить его, ибо зверь был кроток и к ней грешной, за молитвы отца Серафима»Архимандрит Серафим (Чичагов). Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. В 2 ч. Ч. 1. Краснодар; Ставрополь, Б. г. С. 251-252. (Репринт издания: СПб., 1903.).
Незадолго перед кончиной Серафима ему в двенадцатый (и в последний) раз явилась 25 марта (ст.ст.) 1832 г. Божия Матерь в сопровождении святых дев-мучениц и святых Иоанна Предтечи и Иоанна Богослова. За два дня до того преподобный поведал о грядущем чудесном событии своей духовной дочери Евпраксии, инокине ближайшего к Сарову женского Дивеевского монастыря. Этот монастырь был основан помещицей Агафией Мельгуновой (в иночестве Александрой) в третьей четверти XVIII в.; в дальнейшем устроителем обители стал сам преподобный Серафим. Евпраксия и присутствовала при этом необычайном «сошествии Неба на землю», впоследствии свидетельствуя о нем: «Я думала, что уже не живая». Явление Божией Матери завершилось обращением Ее к Серафиму: «Скоро, любимиче Мой, будешь с нами».
Святой старец стал готовиться к смерти. Он уже давно смастерил себе дубовый гроб-колоду и без всякой боязни, с радостью ожидал перехода в вечность. Преподобный говорил: «Жизнь моя сокращается - духом я как бы сейчас родился, а телом по всему мертв!.. Когда меня не станет - вы ко мне на гробик ходите! И чем чаще, тем лучше. Все, что есть у вас на душе, что бы ни случилось с вами, придите ко мне, да все горе с собой-то и принесите на мой гробик! Как живому, все и расскажите! Как вы с живым всегда говорили, так и тут! Для вас я живой есть и буду вовеки!»Иеромонах Иоанн (Кологривов). Указ. соч. С. 404-405.
Замечательный подвижник скончался в ночь на 2 (15) января 1833 г. Незадолго перед тем он предсказал, что кончина его откроется через пожар. Рано поутру в этот день два инока, проходя мимо кельи старца, почувствовали запах дыма - на стук в дверь никто не отвечал. Тогда они взломали ее и обнаружили преподобного стоящим на коленях на молитве перед его любимой келейной иконой Божией Матери «Умиление» - со скрещенными на груди руками, с необычайно мирным и просветленным выражением лица. От свечи, выпавшей у старца из руки, уже начала тлеть его одежда.
Серафим предузнал не только близкую свою смерть, но и будущую радость своего прославления. Вообще народ почитал старца святым задолго до официального внесения его в святцы отечественной Православной Церкви, но празднование причисления его к лику святых произошло лишь 19 июля (1 августа) 1903 г., - и это он тоже предсказал: «... какая будет радость! Среди лета запоют Пасху! А народу-то, народу-то со всех сторон, со всех сторон!»Архимандрит Серафим (Чичагов). Указ. соч. С. 215-216. Так и произошло в Сарове и соседнем Дивееве на торжествах его канонизации, когда поклониться великому подвижнику приехали тысячи и тысячи православных христиан России во главе с Государем Николаем II и другими представителями Царской Семьи.
Однако Серафим Саровский тогда же предрек и страшные бедствия, которые в будущем должны были обрушиться на Россию, предсказал ужасные гонения на Церковь, неисчислимое число мучеников за веру и полное разорение монастырей. «Будет, - говорил он, - такая скорбь, чего от начала мира не было!»Архимандрит Серафим (Чичагов). Указ. соч. С. 216. и «время придет такое ... что ангелы не будут поспевать принимать души ...»Архимандрит Серафим (Чичагов). Указ. соч. Ч. 2. С. 454.; «... когда век-то кончится, начнет антихрист кресты с церквей снимать, да монастыри разорять, и все монастыри разорит»Архимандрит Серафим (Чичагов). Указ. соч. Ч. 1. С. 258. Свидетельства об этих пророчествах преподобного Серафима имеются также и в ряде других источников.. И действительно, столетие спустя после кончины старца, в 1930-е годы, в России не осталось ни одного открытого монастыря!
В то же время преподобный Серафим говорил и о будущем возрождении «Русско-Славянского Царства».
Святой старец предвидел даже и такую «частность» своей посмертной судьбы, как то, что он (по собственным его словам) не будет «лежать телом» в Сарове, а его положат с честью в близлежащем Дивеевском монастыре, который после гонений на веру возродится и со временем прославится на весь православный мир.
Часть этих пророчеств, как известно, уже исполнилась.
После разорения большевиками Саровского монастыря в нем (по указанию одного из сталинских палачей Л. Берии) впоследствии был образован научный центр по созданию водородной бомбы - так называемый «закрытый город» Арзамас-16 (он существует и поныне); тайно же вывезенные оттуда ранее чекистами святые мощи преподобного Серафима долгие годы находились в Музее истории религии и атеизма (точнее, в оскверненном подобным «музеем» здании Казанского собора в тогдашнем Ленинграде). Но в феврале 1991 г. рака с мощами была наконец перевезена оттуда в Москву, в Богоявленский кафедральный собор в Елохове, а летом, с торжественным крестным ходом, перенесена в Свято-Троицкий собор вновь открытой Серафимо-Дивеевской обители... В родном же монастыре (и поныне все еще не восстановленном) великому святому России места, как он и предсказывал, так и не нашлось!
После преподобного Сергия Радонежского ни один российский подвижник не олицетворяет с такой полнотой, как Серафим, саму идею отечественной национальной святости с ее неизменным утверждением сердечной любви к Богу и человеку, что всегда и оставалось основным жизненным идеалом Святой Руси.
В конце XVIII - начале XIX столетия появилось немало замечательных иноков и в древних северорусских обителях - на Соловках и Валааме; начали возникать монастыри и в глухих дебрях Сибири, Дальнего Востока, Более того, православная миссионерская деятельность получила наконец развитие и в тогдашних американских владениях России за Тихим океаном - на Аляске, а позднее и в Калифорнии.
В 1741 г. капитаны В.И. Беринг и А.И. Чириков открыли Алеутские острова и Аляску. Вскоре здесь стали совершаться первые крещения местных жителей. В 1784 г. на острове Кадьяк (у южного берега Аляски) обосновалась Российско-Американская компания во главе с промышленником Григорием Шелиховым, построившим тут первую православную церковь и основавшим школу для алеутов, где их и готовили к крещению. Осенью 1794 г. несколько добровольцев-монахов из Валаамского и Коневецкого монастырей создали на Кадьяке Православную миссию; в 1799 г. миссию преобразовали в Кадьякскую епархию. Первым епископом ее стал архимандрит Иоасаф (Болотов), к сожалению, погибший в том же году во время шторма близ острова Уналашка. Известно, что уже к 1796 г. Православие приняли 12 тысяч туземцев.
Успех миссионерства стоил немалых трудов и нередко был сопряжен с риском для жизни. Так, инок Ювеналий за проповедь слова Божия в 1795 г. принял мученический венец: он был убит главарями туземцев-язычников, когда отправился с группой детей в школу при Православной миссии.
Приблизительно с 1807 г. миссию возглавил валаамский инок - преподобный Герман Аляскинский (1757-1837), прибывший сюда еще в 1794 г. Этот смиренный подвижник, весьма близкий по внутренним своим устремлениям преподобному Серафиму, до самой кончины оставался местным духовником-старцем и сосредоточенным на «молитвенном делании» пустынником, память о котором благоговейно почитается в Америке и поныне. Свой жизненный путь он завершил полуотшельником на небольшом острове Еловом близ Кадьяка, прозванном здешним «Новым Валаамом». В августе 1970 г. Герман был канонизирован, став первым американским святым в православном календаре-святцах.
В 1812 г. началась проповедь Православия и в Калифорнии, где возникло первое русское торговое поселение с церковью - Форт Росс. Все здешние постройки ныне реконструированы, и место это превращено в исторический заповедник, где и сейчас американцы постоянно проводят фестивали русской культуры.
В 1824 г. на Уналашку прибыл еще один миссионер - священник Иоанн Вениаминов (+ 1879), родом из Иркутской губернии. Через 10 лет с Уналашки он переехал в Ситку, где основал семинарию, школы и детский приют. В 1839 г. батюшка овдовел и принял монашество с именем Иннокентия. Вскоре его возвели в сан епископа Камчатского, Курильского и Алеутского. В Ситке в 1848 г. трудами святителя был построен Михаило-Архангельский собор.
В связи с расширением миссионерской деятельности среди коренного населения Дальнего Востока Иннокентию, однако, приходилось уделять больше внимания Азии, чем Америке. Это заставило его перенести епископскую кафедру в Якутск, а затем в Благовещенск; в Ситке же осталась кафедра его заместителя - викарного епископа.
Сам Иннокентий, то пешком, то на собачьих упряжках, буквально исколесил с миссией всю епархию - от Приамурья до Якутии, не забывая и Алеутские острова. Он успешно занимался научной деятельностью: написал несколько этнографических работ, составил алеутский букварь - «Грамматику алеутско-лисьевского языка», перевел на алеутский язык Катехизис и Евангелие от Матфея. В 1833 г. этот, канонизированный впоследствии за свои просветительские труды, святитель создал одно из лучших творений православного миссионерства - книгу «Указание пути в Царство Небесное», изданную на русском и алеутском языках, а также и на языках некоторых народов СибириСм. о нем: Путешествия и подвиги святителя Иннокентия, митрополита Московского, апостола Америки и Сибири / Авт.-сост. Н.В. Романова и Н.Ю. Лазарева. М.: Правило веры, 1999..
... Бедствия, обрушившиеся на Россию в период Отечественной войны 1812 г., привели страну не только к многочисленным жертвам, частичному разорению ее западных губерний наполеоновскими войсками и к значительному разрушению Москвы, но - в противовес этому - и к небывалому подъему нравственных сил общества, к обострению в нем национально-патриотических и религиозных чувств. Как говорил сам Император Александр I (1777-1825) о своем духовном состоянии в тот момент, «пожар Москвы просветил мою душу, и суд Божий на ледяных полях наполнил мое сердце теплотой веры, какой я до сих пор не чувствовал. Тогда я познал Бога, как Его открывает Священное Писание»Тальберг Н.Д. История Русской Церкви. Т. 2. С. 728..
Этому же вторят и сказанные позднее слова святого митрополита Московского Филарета: «Бог, Который воздвиг Александра на время необычайных браней и подвигов, научил его противопоставлять оружиям воинства плотским не одни плотские, но наипаче духовные: хитрости - правду, дерзости - твердость и терпение, надменности - кротость и смирение, надежде на искусство и силы человеческие - упование на помощь и Провидение Божие. И что же последовало? Идол Франции сокрушился о грудь России»Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Слова и речи. Т. 2. М., 1848. С. 253-254.. И то же самое можно было сказать о духовном состоянии в это героическое время всего русского народа, ибо, как заметил тот же Филарет в своем известном «Рассуждении о нравственных причинах неимоверных успехов наших в настоящей войне. 1813 год»: «… где священный закон нравственности непоколебимо утвержден в сердцах воспитанием, верою, здравым, неискаженным учением и уважаемыми примерами предков, там сохраняют верность к отечеству ... жертвуют ему собственностью и собой без побуждения воздаяния или славы ...»Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Творения. М., 1994. С. 313..
О внутреннем настрое россиян незадолго перед знаменитой Бородинской битвой ярко свидетельствуют строки из написанной в июле 1812 г., «во время приближения неприятеля к Смоленской губернии», «Военной песни» одного из участников войны поэта Федора Глинки (1786-1880):
... Теперь ли нам дремать в покое,
России верные сыны?!
Пойдем, сомкнемся в ратном строе,
Пойдем - и в ужасах войны
Друзьям, отечеству, народу
Отыщем славу и свободу
Иль все падем в родных полях!
Что лучше: жизнь - где узы плена,
Иль смерть - где-росские знамена?
В героях быть или в рабах?..Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. М„ 1985. С. 277-278.
И в эту тяжкую годину Церковь оставалась духовным оплотом всенародного противостояния врагу. В самом начале нашествия французов тогдашний митрополит Московский Платон (Левшин) отправил Императору Александру I послание, в котором предсказал поражение Наполеона и торжество России. Вскоре это письмо стало известно всей просвещенной части русского общества. Одновременно Владыка передал Государю в благословение икону преподобного Сергия Радонежского, написанную на доске от гроба этого великого святого, названного им в письме «древним ревнителем о благе нашего отечества»См.: Поселянин Е. Указ. соч. С. 105..
Синод тогда же пожертвовал на военные нужды 1,5 миллиона церковных денег, а в последующие два-три года - на возмещение ущерба, принесенного войной, и на восстановление разоренных храмов еще 3,5 миллиона рублей. Одна только Троице-Сергиева Лавра отдала на борьбу с врагом 70 тысяч рублей ассигнациями, 2,5 тысячи серебром, а также около 100 килограммов серебра в изделиях и слитках. Огромную сумму Церковь собрала на военно-санитарные нужды: в отчете Главного общества попечения о раненых и больных воинах указано 11 миллионов золотых рублей!См.: Русская Православная Церковь. 988-1988... С. 88.
Дух воинов неизменно укреплялся армейскими священниками. Русские войска вдохновляла прославленная национальная святыня - чудотворная икона Божией Матери «Смоленской», которую накануне Бородинской битвы, состоявшейся 26 августа (8 сентября) 1812 г., носили крестным ходом по военному лагерю, служа перед нею молебны. Сем главнокомандующий М.И. Кутузов молился перед этой иконой, взывая к Пречистой о спасении России.
Как известно, Бородинское сражение было необыкновенно упорным и кровопролитным, с неисчислимыми потерями с обеих сторон. Явного победителя в нем не оказалось, но русская армия удержала изначальные позиции и готовилась продолжить битву на следующий день. Однако осторожный Кутузов, желая сохранить военные силы, дал указание к отступлению.
Для французской же армии, значительно обескровленной под Бородином, страшные столкновения этих дней явились началом конца. И хотя 2 сентября (ст. ст.) французы заняли опустевшую Москву (вскоре подожженную самими жителями), уже 7 октября (ст. ст.) Наполеон приказал отступить - сил на продолжение затяжной войны не было: под постоянными ударами русской армии, казаков и партизан войска Императора Наполеона буквально таяли на глазах.
В результате 3 ноября (ст. ст.) появился Манифест Александра I с изъявлением благодарности россиянам за избавление отечества от неприятеля.
К концу года почти вся наполеоновская армия погибла или попала в плен, Наполеон бежал во Францию, и очередной Царский Манифест от 25 декабря (ст. ст.) 1812 г., изданный в самый праздник Рождества Христова, провозгласил полное освобождение страны от нашествия «галлов» (французов) и «двунадесяти языков с ними» - иначе говоря, множества европейских народов, в борьбе с которыми «войско, дворянство, духовенство, купечество, народ, словом все государственные чины и состояния, не щадя ни имуществ своих, ни жизни, составили единую душу».
Русские войска перешли границу, чтобы освободить народы Европы от ига Наполеона; в марте 1814 г. соединенные армии России, Пруссии, Австрии (при поддержке Англии) вступили в поверженный Париж. К сожалению, фельдмаршал Кутузов не дожил до победного дня - он умер в апреле 1813 г., и Император Александр в дальнейшем сам возглавлял победоносные русские войска.
В благодарность Богу за спасение России от «нашествия иноплеменных» Государь дал обет построить в Москве храм-памятник во имя Христа Спасителя (сооружение его завершилось только к 80-м годам столетия). Кроме того, в 1828 г., в память погибших при Бородине воинов, в 12 верстах от Можайска, возник Спасо-Бородинский женский монастырь, основанный замечательной русской женщиной, потерявшей сына на поле Бородинского сражения, Маргаритой ТучковойПосле большевистского октябрьского переворота 1917 г. обитель эта, как и все другие, со временем оказалась закрыта, но ныне иноческая жизнь в ней вновь восстановлена. См. об истории монастыря и о наиболее известных его насельницах: Спасо-Бородинский монастырь и его основательница. Изд-е Спасо-Бородинского монастыря, 1993; Подвижницы Спасо-Бородинского монастыря. Можайск, 1994..
Одним из важных результатов Отечественной войны 1812 г. явился значительный рост православного самосознания нации: нежданно нагрянувшие беды и страдания, вызванные вражеским нашествием, вновь напомнили каждому о бренности земного бытия, и человеческие души с еще большей верой устремились к «Единому Зиждителю» - Богу.
В немалой степени усилился и авторитет Церкви: народ знал о ее огромной материальной помощи войскам и по достоинству оценил, знал он и о священниках, принимавших участие в партизанском движении, и о некоторых иереях-патриотах, расстрелянных у стен храмов, которые они пытались защитить от ограбления и осквернения французскими войсками. Наконец, у всех перед глазами был реальный факт огромного - не только политического, но и духовного, религиозного - значения: именно православное воинство смогло частью победить, а частью освободить народы неправославной (в основном католической) Западной Европы.
Однако состоявшееся во время войны близкое соприкосновение россиян со значительно революционизированным и расцерковленным западноевропейским обществом, с его лукавой и соблазнительной, самостной псевдосвободой не могло не иметь определенных последствий, причем в отдельных случаях самого отрицательного свойства. Некоторые россияне вернулись уже затронутыми определенными революционными настроениями в духе французского полумасонского якобинства - с тайной жаждой цареубийства и установлением республиканского, демократического государственного строя, что и привело к созданию в России заговорщических обществ и к преступному бунту так называемых декабристов в 1825 г.
Поначалу их идеи даже находили известную поддержку у части общества - недаром, как известно, им одно время симпатизировал молодой А.С. Пушкин (1799-1837). Однако для дворянской среды, в отличие от разночинцев, подобные настроения были не слишком характерны. У того же Пушкина с ростом жизненного опыта достаточно скоро наступило духовное отрезвение: он стал по сути убежденным государственником-монархистом, последовательным панславистом (вопрошавшим в известном стихотворении «Клеветникам России»: «Славянские ль ручьи сольются в русском море?») и со все большей душевной брезгливостью начал относиться к демократическим началам в обществе.
Показательно, что уже незадолго до смерти поэт, касаясь, например, в одной из своих литературно-критических статей 1836 г. сущности демократического «уложения» (т.е. правления) в Америке, весьма резко утверждал, что среди «глубоких умов» прежнее, мало осмысленное уважение к этому «уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую подавлено неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество ... родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму ... такова картина ...»Пушкин А.С. Джон Теннер / Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. 8. Академия, 1936. С. 234-235.
Явным сожалением о постепенном уходе былой боярской, дворянской России в историческое небытие отмечены и строки Пушкина в небольшом фрагменте незаконченной сатирической поэмы «Родословная моего героя», где он говорит:
... Мне жаль, что тех родов боярских
Бледнее блеск и никнет дух;
Мне жаль, что нет князей Пожарских,
Что о других пропал и слух,
Что в нашем тереме забытом
Растет пустынная трава,
Что геральдического льва
Демократическим копытом
Теперь лягает и осел:
Дух века вот куда зашел!..Пушкин А.С. Сочинения. М., 1949. С. 203.
Параллельно с появлением революционных настроений в «просвещенном» обществе часть русского офицерства, побывавшего на Западе, и даже сам Александр I, не избежали временного увлечения распространенным тогда на Западе лжехристианским мистицизмом протестантского, сектантского толка, а также масонством. Особенно способствовал распространению подобных неправославных настроений болезненный (и в чем-то модный тогда) интерес отдельных представителей российского дворянства к нередко полуязыческому, в весьма романтических формах, «христианскому» мистицизму (проповедовавшему некую субъективную «религию сердца» - без учрежденной Христом Церкви и без ее православных догматов).
К идеям такого рода был особенно неравнодушен ближайший друг Императора Александра I князь А.Н. Голицын - обер-прокурор Синода с 1803 по 1817 г, а затем «министр духовных дел». При Голицыне в 1813 г. было создано Библейское общество, значительно содействовавшее более широкому распространению Библии и религиозных книг вообще среди образованной части россиян, главным образом дворянства. Но в то же время оно, по сути, поддерживало и явно неправославные устремления в религиозной жизни (например, движения сектантов - скопцов, хлыстов и др.), покровительствовало масонам (последними были, в частности, и сами возглавители этого общества А.Ф. Лабзин и В.М. Попов).
Непримиримыми борцами с этими противоцерковными настроениями в верхах, как и с самими великосветскими приверженцами такой безответственно-романтической, якобы «по-настоящему христианской» псевдорелигиозности, проявили себя известные архипастыри того времени: Михаил (Десницкий; 1762-1821), митрополит Петербургский, Серафим (Глаголевский), митрополит сначала Московский (святительствовал здесь с 1819 по 1821 г.), затем Петербургский, и, наконец, Филарет (Дроздов), епископ Ревельский, впоследствии митрополит Московский.
Эти выдающиеся святители не побоялись вступить в открытую борьбу с Голицыным. Результатом противостояния защитников Православия волне лжехристианского сектантства стало увольнение Голицына в 1824 г. в отставку. Сам Александр I под благотворным влиянием бесед с архипастырями и особенно со старцами, иноками Псково-Печерского монастыря и Валаама, в последний период жизни вполне осознал свои заблуждения и скончался 1 (14) сентября 1825 г. верным сыном Православной Церкви.
Несмотря на временное увлечение безблагодатным мистицизмом западного, масонского толка, Император Александр в общем отличался искренним благочестием и личной склонностью к духовно-осмысленной жизни. (Недаром существует предположение о том, что в 1825 г. по желанию Императора его смерть была, возможно, сфальсифицирована, а сам он принял монашество или даже стал легендарным «странником Федором Кузмичем», поселившимся в Сибири.)
С памятью об Александре I Благословенном (с таким именем он после победы над Наполеоном вошел в историю России) связано сооружение в Петербурге двух в своем роде замечательных церковных зданий в стиле классицизма - Казанского и Исаакиевского соборов.
Казанский собор (1801-1811) был воздвигнут по проекту архитектора А.Н. Воронихина. Иконостас собора, выполненный в 1834 г. по проекту архитектора К. Тона, сплошь покрыли серебром - «усердным приношением Донского войска»; серебро это (более 700 килограммов) казаки отбили у французов, награбивших его в русских храмахУвы, новое нашествие на Русь - теперь уже не татаро-монгольской Орды, не поляков и не французов, а собственных большевистских орд в 1917 г. - привело и к новому хищению этого церковного серебра (только на сей раз грабили не чужие, не иностранцы, а «свои», во всяком случае считавшие себя «русскими»): во время так называемого изъятия церковных ценностей в начале 1920-х годов серебряный иконостас Казанского собора был полностью «изъят», т.е. попросту варварски разорен и в виде драгоценного металлолома вывезен из храма (иначе говоря, украден коммунистами у Православной России).. Величественный и подчеркнуто строгий собор известен не только как выдающийся памятник архитектуры, но и как место последнего упокоения фельдмаршала М.И. Кутузова.
Проект Исаакиевского собора (архитектор А.А. Монферран) Император Александр I утвердил еще в 1817 г. Впоследствии, однако, этот проект знаменитому архитектору пришлось неоднократно изменять по указаниям Императора Николая I. Строительство собора завершилось только в 1858 г., уже в царствование Александра II.
Исаакиевский собор отличается от Казанского меньшей художественной строгостью и последовательностью стиля, но зато имеет для Петербурга важнейшее градостроительное значение как одна из основных высотных доминант всего городского ансамбля (высота храма с крестом составляет более 85 метров). До строительства Храма Христа Спасителя в Москве Исаакиевский собор оставался самым грандиозным церковным сооружением страны, воплощая собой и утверждая в сознании россиян - разумеется, в чисто внешнем, имперском духе - идею величия и непоколебимости христианской веры.
С начала XIX в. российское монашество, сохранившееся после нашествия на обители чиновничьих орд Екатерины II, понемногу все же начало ощущать некоторое ослабление государственного административно-хозяйственного гнета.
В 1805 г. православные монастыри вновь получили право приобретать в полную собственность (правда, с разрешения Императора и Синода) свободные, незаселенные земли. Еще более укрепилась хозяйственная монастырская жизнь в царствование Николая I. Государство даже начало отводить монастырям казенные земли. Помогали инокам и отдельные благотворители: так, графиня Анна Орлова пожертвовала в 1842 г. значительные суммы 340 монастырям - по 5000 рублей каждому. Немало обителей, упраздненных при Екатерине, было восстановлено (например, Спасо-Каменный монастырь на Вологодчине, древний полупещерный Святогорский - в Харьковской губернии, Нило-Сорская пустынь).
Важную роль в возрождении монашества в первой половине XIX в., - монашества не по названию только, а по истинно подвижническому духу его, - сыграли иноки-старцы, ученики и ученики учеников преподобного Паисия Величковского. Среди них наиболее памятны и доселе: вызванный из глухих Брынских лесов для настоятельствования в Коневецком монастыре старец Адриан (+ 1812); помощник Паисия в его переводческой деятельности, схимонах Свирепого монастыря Феодор (+ 1822); духовник Киево-Печерской Лавры, иеросхимонах Парфений (1790-1855)См. о нем: Сказание о жизни и подвигах старца Киево-Печерской Лавры иеромонаха Парфения // Киевские подвижники благочестия. Т. 1. Киев, 1994. С. 121-182.; киевский иеросхимонах, блаженный Феофил (1788-1853)См. о нем: Зноско В. Христа ради юродивый иеросхимонах Феофил, подвижник и прозорливец Киево-Печерской Лавры // Киевские подвижники благочестия. Т. 2. Киев, 1994.. Впрочем наряду с ними известно и немало других замечательных подвижников-старцев (в Соловецком и Валаамском монастыряхСм. о старцах этих монастырей: Соловецкий Патерик. М., 1991; Валаам Христовой Руси. М., 2000., в Псково-Печерской обителиСм., например, о псково-печерском старце, преподобном Лазаре Прозорливом: Малков Ю.Г. Летопись Псково-Печерского монастыря... С. 121-130., способствовавших в то время духовному укреплению российского монашества.
Чаще всего эти иноки были выходцами из народных низов - крестьянства, мелкого купечества, но нередко в монастыри теперь начинают идти и представители дворянства, постепенно все более разочаровывавшиеся в мнимых ценностях «века Просвещения». Среди последних наиболее известны: инок Георгий Задонский (+ 1836), ранее офицер Лубенского и Казанского полков, живший 17 лет в затворе и оставивший после себя множество замечательных духовных писем, келейных записей и весьма искренних по молитвенному чувству стихотворенийСм.: Затворник Задонского Богородицкого монастыря Георгий. Письма... СПб., 1995.; преподобный старец Оптиной пустыни Макарий (Иванов); особенно же значительную роль в деле духовного укрепления российского иночества сыграл глубоко вдумчивый монах-подвижник и талантливый христианский писатель, впоследствии епископ Игнатий (Брянчанинов), причисленный к лику святых в 1988 г.
Все эти и им подобные иноки, желавшие не формально внешнего, а действительно глубоко-духовного монашеского жития с творением Иисусовой молитвы, с ежедневным руководством со стороны опытных старцев, испытывали порой немало трудностей в противостоянии «мирскому духу», исподволь уже проникавшему в тогдашние монастыри; зачастую же они подвергались и прямым гонениям со стороны монастырского начальства или местных архиереев, нередко бывших малосведущими в области православной аскетики и не понимавших высоких устремлений подобных подвижников. Не особенно содействовали развитию подлинного иночества и существовавшие церковно-государственные (сугубо ведомственные, по сути, во многом казенного характера) отношения.
Однако именно этой эпохе развивавшегося внутреннего противостояния самого духа христианства все более и более обмирщавшейся «материи» государственной машины (причем искренне считавшей себя, разумеется, христианской, что особенно осложняло дело) православная Россия обязана появлением такого выдающегося архипастыря Нового времени, как святой митрополит Московский Филарет (Дроздов; 1782-1867)См. о нем: Митрополит Иоанн (Снычев). Жизнь и деятельность Филарета, митрополита Московского. Тула, 1994., который известей, в частности, покровительством истинным подвижникам благочестия своей эпохи - инокам Паисиева направления.
Сын священнослужителя г. Коломны, будущий святитель получил традиционное образование в Троицкой семинарии и был оставлен там «учителем поэзии», пользуясь уже тогда особым - и вполне заслуженным - покровительством митрополита Московского Платона (Левшина).
В 1809 г. Филарета назначили профессором богословия в Санкт-Петербургской Духовной академии, а вскоре и ее ректором (1812-1819). Здесь под его руководством в 1815-1822 гг. стало, наконец, возможным осуществление давней и важнейшей задачи национальной богословской науки - подготовить переводы на современный русский язык книг Нового Завета и ПсалтириВ 1817 г. Филарет был возведен в сан епископа Ревельского, в 1819 г. назначен архиепископом Тверским и членом Святейшего Синода; в 1820 г. переведен в Ярославль, а на следующий год - в Москву. Но почти все это время Владыка продолжал оставаться в Петербурге, откуда и управлял епархиальными делами; при этом он не переставал руководить переводческой деятельностью Духовной академии и даже перевел на русский язык Евангелие от Иоанна.. Вскоре же переводы эти начали издаваться Российским Библейским обществом. Самые первые русскоязычные издания Нового Завета печатались с параллельным традиционным славянским текстом, но уже в 1823 г. Новый Завет был издан на одном лишь русском языке. Слово Божие становилось все доступнее россиянам и все шире входило в духовную жизнь нации. С 1820 г. начали переводить и Ветхий Завет, причем книгу Бытия перевел сам владыка Филарет.
Уже в личном покровительстве переводческой деятельности сказалась удивительная отзывчивость митрополита Филарета на реальные требования дня: насущная потребность более полного и точного знания евангельского текста самыми широкими слоями русского общества весьма ощущалась в те годы, особенно в связи с постепенным проникновением в Россию безрелигиозной идеологии Запада. В этих условиях вечное, непреходящее слово Божие, ясное и понятное, было необходимо ровно всем - и низам, и верхам.
Как писал тогда А. С. Пушкин: «Библию, Библию!.. Библия для христианина то же, что история для народа»Письмо Л.С. Пушкину и О.С. Пушкиной от 4 декабря 1824 г. (цит. по: Васильев Б.А. Духовный путь Пушкина. М., 1994. С. 94). Заметим, что поэт особенно живо ощущал неразрывную связь христианства с общечеловеческой историей. Так, в одной из статей он утверждает: «Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир. - История древняя есть история Египта, Персии, Греции, Рима. - История новейшая есть история христианства. Горе стране, находящейся вне европейской системы (в смысле - христианской системы духовных ценностей. - Ю.М.)» (Пушкин А.С. Сочинения. С. 741).. Недаром несколько позднее поэт создает вдохновенный прозаический панегирик в честь Святого Евангелия, о котором говорит: «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного, но книга сия называется Евангелием... если мы, пресыщенные [окружающим] миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие»См. предисловие Пушкина к книге, изданной в Петербурге в 1836 г.: «Об обязанностях человека», сочинение Сильвио Пеллико // Пушкин А.С. Поли. собр. соч. Т. 8. С. 276.; при этом здесь же поэт подчеркивает, что, несмотря на, казалось бы, всеобщую «известность» Евангелия, книга эта исполнена «вечной» новизны.
Разъясняя далее читателю, чем же прекрасно Евангелие, эта «Благая весть» Христова, поэт продолжает: «И не всуе ... дерзнули мы упомянуть о божественном Евангелии: мало было избранных (даже между первоначальными пастырями Церкви), которые бы в своих творениях приближались кротостию духа, сладостию красноречия и младенческою чистотою сердца к проповеди Небесного Учителя»См. предисловие Пушкина к книге, изданной в Петербурге в 1836 г.: «Об обязанностях человека», сочинение Сильвио Пеллико // Пушкин А.С. Поли. собр. соч. Т. 8. С. 276-277. О значении христианства в жизни и творчестве великого поэта см. также: Митрополит Анастасий (Грибановский). Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви. 2-е изд. М., 1991. С. 37.. Как-то беседуя с поэтом-философом А.С. Хомяковым о поэзии Библии, Пушкин даже высказался (быть может, в пылу полемического задора излишне ригористично) о своем отрицательном отношении ко всяким вообще пересказам библейских текстов в виде сокращенных «священных историй», утверждая, что ««передавать этот удивительный текст пошлым современным языком - это кощунство даже относительно эстетики, вкуса и здравого смысла. Мои дети будут читать Библию в подлиннике». «По-славянски?» - спросил Хомяков. «По-славянски, - подтвердил Пушкин. - Я сам обучу ему»»О.А. Смирнова. Записки. СПб., 1894. С. 205..
Однако для большинства православного населения России все же требовалось полное издание Библии на более понятном ему современном языке. Значительному распространению евангельского слова в русском народе как раз и способствовала литературная деятельность митрополита Филарета как неизменного редактора издававшихся во время его святительства священных текстов.
Прекращение в 1826 г. деятельности Российского Библейского общества, издававшего в тот период переводы священных текстов, на время приостановило подготовку издания на русском языке всей Библии. Но во второй половине 1850-х годов работа по переводу продолжилась. С 1868 г. вновь начали печататься тексты Священного Писания (отдельными выпусками), в результате чего в 1875 г. читатели смогли, наконец, познакомиться с полным библейским текстом на русском языке. Этот год и принято считать годом появления в России русской, так называемой синодальной Библии.
Отсвет библейского «божественного красноречия» можно уловить и в церковных проповедях Филарета: они всегда были живым благовестием веры, а не благочестивым лишь «риторством» умелого проповедника.
Трезвый, острый ум и возвышенный строй души - характернейшие черты личности этого поистине святого архипастыря. Он сам неизменно жил в полном духовном равновесии подлинно христианского существования, покоящемся на вере в направляющую благую волю Бога-Творца, - в том внутреннем равновесии всей сущей «твари», о котором так ярко сказал в одной из проповедей: «Творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездной Божией бесконечности, над бездной собственного своего ничтожества»Митрополит Московский Филарет. Слово в день обретения мощей святителя Алексия // Митрополит Московский Филарет. Слова и речи. Т. 2. М., 1877. С. 436..
С 1821 г. Филарет стал архиепископом, а с 1826-го - митрополитом Московским; епархию «второй столицы» (а по сути, всю православную Россию) он возглавлял более 40 лет - до самой своей кончины; при этом, как отмечает один из церковных историков XIX в., «его руководительно-административное значение проявлялось в изумительно широких размерах, которые не ограничивались пределами церковного ведомства, а захватывали чуть не всю русскую жизнь. При взгляде на многотомное издание его писем, мнений и отзывов по самым разнообразным делам становится даже непонятным, когда этот крепкий и многосторонний ум успевал все это обдумать»3наменский П.В. История Русской Церкви. М., 1996. С. 339..
В то же время «определить значение митрополита Филарета в одном выдающемся его «умствовании» было бы неверно; нет, обаяние его личности для Русской Церкви кроется именно в равномерном совершенствовании обоих свойств Православия, т.е. «умствования» и «делания», и как бы ни поразила вас любая глубокая мысль митрополита Филарета, пред вашими мысленными очами восстает его просветленный образ как плод высочайшего «делания»»Истомин В.К. Филарет, митрополит Московский. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1911. С. 12-13..
Владыка часто служил в храме, принимал бесконечных посетителей и просителей, составлял проповеди, а порой и государственные документы, трудился над богословскими (чаще всего практически актуального характера) сочинениями. В своих статьях и проповедях он затрагивал самые разные темы: и сохранения крепкой государственности, и отношений с католическим Западом, и почитания святых, и утверждения христианской нравственности в обществе и др.
Так, одно из ранних его сочинений (еще несколько архаичное по стилю) - «Рассуждение о нравственных причинах неимоверных успехов наших в настоящей войне» (1813) - посвящено, в частности, изложению взглядов святителя на внутренние основы православной государственности, на смысл государства как такового и на условия незыблемости последнего. Поскольку это одно из вообще наиболее ранних сочинений подобного рода в России, полезным представляется привести здесь хотя бы несколько отрывков, так сказать, принципиального характера - как своего рода пример «нравственно-политического» взгляда Церкви на проблему государства в целом. В этом трактате Филарет пишет:
«Что есть государство? Некоторый участок во всеобщем владычестве Вседержителя, отделенный по наружности, но невидимой властью сопряженный с единством всецелого. Итак, чем постояннее оно удерживает себя в союзе верховного Правителя мира соблюдением Его закона, благочестием и добродетелью, тем точнее входит во всеобщий порядок Его правления, тем несомненнее покровительствуется Им, тем обильнее приемлет от Него силы к своему сохранению и совершенствованию. Оставив Бога, оно может быть на некоторое время оставлено самому себе, по закону долготерпения, или в ожидании его исправления, или в орудие наказания для других, или до исполнения меры его беззаконий, но вскоре поражается правосудием, как возмутительная область Божией державы. ...
Что есть государство? Союз свободных нравственных существ, соединяющихся между собою, с пожертвованием частью своей свободы для охранения и утверждения общими силами закона нравственности, который составляет необходимость их бытия. Законы гражданские суть не что иное, как примененные к особым случаям истолкования сего закона, и ограды, поставленные против его нарушения. Итак, где священный закон нравственности непоколебимо утвержден в сердцах воспитанием, верою, здравым, неискаженным учением и уважаемыми примерами предков, там сохраняют верность к отечеству и тогда, когда никто не стережет ее, жертвуют ему собственностью и собой без побуждений воздаяния или славы, там умирают за законы тогда, как не опасаются умереть от законов и когда могли бы сохранить жизнь их нарушением. Если же закон, живущий в сердцах, изгоняется ложным просвещением и необузданной чувственностью, нет жизни в законах писаных, повеления не имеют уважения, исполнение - доверия; своеволие идет рядом с угнетением, и оба приближают общество к падению»Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Творения. С. 312-313..
Все сказанное здесь, безусловно, имеет самое непосредственное отношение и к истории России XX в., но особенно актуально как раз в наше время - время поисков будущих путей возрождения Российского государства.
В своих литературных трудах Владыка живо откликался и на запросы исторической науки (будь то уже упомянутая выше оценка войны 1812 г. или же роли Сергия Радонежского в жизни России), и на запросы духовного просвещения народа (благодаря его неустанным заботам россияне наконец получили на протяжении 1860-1870-х годов полный перевод всей Библии на современный язык), и даже на запросы сугубо общественно-политического бытия страны, которое он неизменно рассматривал в свете всеобъемлющей евангельской Истины. Так, даже Манифест 1861 г. об освобождении крестьян от крепостной зависимости был составлен - по поручению Императора Александра II - митрополитом Филаретом!
Временами Владыка подвизался и на поприще гимнографического творчества (недаром он был некогда «учителем поэзии») - до нас дошел ряд составленных им молитв («Молитва заключенного в темнице», «Молитва в день воспоминания тысячелетия России» и др.).
Наиболее замечательна по глубине религиозного чувства его «Ежедневная молитва Господу Иисусу Христу»:
«Господи; не знаю, чего мне просить у Тебя? Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить себя. Отче! Даждь рабу Твоему - чего сам я и просить не умею. Не дерзаю просить - ни креста, ни утешения! Только предстою пред Тобою; сердце мое - отверсто. Ты зри нужды, которых я не знаю. Зри! - и сотвори со мною по милости Твоей: порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе. Предаюсь Тебе. Нет у меня желания, кроме желания - исполнить волю Твою... Научи меня молиться. Сам во мне молись. Аминь»Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Творения. С. 471..
Святитель не чуждался и проблем религиозного осмысления культуры и художественного творчества. Хорошо известен его стихотворный диалог о христианском понимании цели и смысла жизни с А.С. Пушкиным.
Поводом к этому диалогу послужила публикация поэтом стихотворения «Дар напрасный, дар случайный...» («26 мая 1828 г.»)Написано поэтом в день своего рождения., окрашенного глубочайшим внутренним пессимизмом, в котором пребывала тогда его мятущаяся душа, и начинавшегося следующими строками:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Как вспоминал сам митрополит Филарет, ему это стихотворение привезла приятельница Пушкина Е.М. Хитрово, которой Владыка поручал иногда рассказывать поэту об отдельных московских событиях.
Считая необходимым дать ответ Церкви на столь меланхолические и духовно безотрадные медитации поэта, говорившего тогда о себе:
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум...
Филарет нашел полезным также облечь свое увещевание (обращенное, конечно же, не только к известному петербургскому стихотворцу, но и ко всей образованной части христианского общества) в стихотворную форму; поэтический ответ его вскоре стал известен Пушкину. Вот это послание Владыки:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана;
Не без Бога воли тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, Забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум!
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум!
Пушкин был настолько тронут этим обращением к нем московского святителя, что в свою очередь ответил ему такими благодарными строками:
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей!
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа согрета,
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.
Однако, как известно, по требованию цензуры Пушкин был вынужден внести в последние строки существенные изменения, после чего конец стихотворения, приобрел следующий исправленный вид (оно обычно так и печатается):
Твоим огнем душа палима,
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэтПодробнее об этом религиозно-поэтическом диалоге см,: Митрополит Анастасий (Грибановский). Указ. соч. С. 37-42..
... Из-за церковно-административной занятости времени у Митрополита для ученых занятий почти не оставалось, но он все же изредка успевал поработать и над сочинениями сугубо богословского характера. В 1820-1830-х годах святитель составил свой знаменитый «Христианский катихизис», или краткое изложение всего православного учения. Этот труд и поныне остается классическим вероучительным сочинением такого рода.
Митрополит Филарет одним из первых в России предощутил надвигающуюся на нее страшную волну бого- и человеконенавистнического атеизма. Уже в середине века он прекрасно чувствовал и понимал, что так называемое просвещенное общество, а за ним и простой народ начинают все более разлагаться в нравственном отношении под влиянием идущих с Запада нигилистических идей, основанных на языческом поклонении благам «мира сего». Все это Владыка видел, скорбел, предупреждал о грядущей опасности, но мало кто всерьез воспринимал тогда подобные предупреждения: в результате всего через полстолетия после кончины мудрого святителя дьявольский «призрак коммунизма», по выражению К. Маркса, «бродивший по Европе», привел страну великих святых - князя Владимира, Александра Невского, Сергия Радонежского, Серафима Саровского - к ее сатанинскому искушению коммунистической идеей и к ужасному падению в революционную бездну 1917 г.
Предчувствуя возможность именно такого развития событий в России, святитель Филарет однажды заметил - используя библейский образ «прогрессистского», богоборческого по своей сути «вавилонского столпотворения»: «Кажется, уже и мы живем в предместьях Вавилона, если не в нем самом»Цит. по.: Флоровский Г. О патриотизме праведном и греховном // Флоровский Г. Из прошлого русской мысли. С. 184..
В известном смысле он был даже почти уверен в грядущих бедах, постепенно надвигавшихся на страну. Сохранился ряд свидетельств современников о такой прозорливости мудрого святителя.
««Однажды, - вспоминал епископ Леонид (Краснопевков), - я, сказал митрополиту Филарету (1865), что было бы желательно закрепить письменно его взгляды, касающиеся до расхождения со старообрядцами. Филарет ответил: «Для чего?» - «Для будущего», - был мой ответ. Митрополит ответствовал горячо и волнуясь, что он чувствует, что будущее покрыто темным облаком и что, когда буря разразится, люди, потрясенные громовыми ударами, забудут обо всем, что было до этой бури». Тот же епископ Леонид пишет: «А.Н. Муравьев говорил, что печален взгляд Владыки на будущее и передал его подлинные слова: «Когда я смотрю на малолетних детей, я не могу остаться равнодушным от мысли, что они должны будут, бедные, вытерпеть в сию пору», - и при этих словах заплакал»»Цит. по: Священник Максим Козлов. Святитель: Вступ. ст. // Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Творения. С. 28-29..
Другое пророчество, подобное этому, встречается в письмах преподобного Амвросия Оптинского: «Запомнил я слова митрополита Филарета, который не советовал делать ризы на иконы, потому что приближается время, когда неблагонамеренные люди будут снимать ризы с икон»Цит. по: Священник Максим Козлов. Святитель: Вступ. ст. // Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Творения. С. 29..
Скорбя о подобном будущем «прогрессе» и, естественно, с подозрительностью относясь к любым проявлениям леволиберальных и социалистических настроений в российском обществе, сам Филарет по натуре своей отнюдь не был излишне консервативным и рассудочно-холодным охранителем привычной «старины» - даже и в сугубо церковных делах. Напротив, Владыку даже нередко упрекали в известном «свободомыслии», особенно в отношении его сдержанно-терпимой оценки западных конфессий, хотя наиболее реальную возможность христианского спасения человека святитель связывал только с неизменным пребыванием именно в лоне Православной Церкви - как единственно сохранившей (с апостольских времен) неповрежденное Евангельского учения и церковного Предания.
Строгая сдержанность, но и справедливость, требовательность к христианскому долгу и отеческая снисходительность к простительным человеческим слабостям, а главное, мудрая любовь всегда оставались характернейшими чертами его общения с паствой.
Однако, уча других вере, любви и христианскому смирению, и сам святитель в своей духовной жизни придерживался тех же правил: так, уже и в годы весьма опытной старости он, при необходимости решить какой-либо сложный вопрос, ничего не предпринимал без совета с собственным духовником - уже упоминавшимся архимандритом Троице-Сергиевой Лавры преподобным Антонием (Медведевым; причислен к лику Радонежских святых в 1996 г.)См. о нем: Житие преподобного Антония (Медведева), наместника Свято-Троицкой Сергиевой Лавры / Сост. архимандрит Георгий (Тертышников). Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1996..
Сохранилось, например, замечательное свидетельство епископа Леонида (Кавелина), касающееся одного из сложных моментов в истории отношений Филарета с «властями предержащими», - а моментов таких в общем было немало. Святитель находился в недоумении, как разрешить очередную проблему (здесь в известной мере повторилась история с отказом святителя Митрофана Воронежского освящать статуи античных божеств), и, посоветовавшись с духовником, послушно исполнил его отеческую волю.
В Москве тогда готовилось освящение Триумфальных ворот, а «на них были изображения языческих богов и митрополит Филарет отказался их освящать. Царь решил приехать в Москву на торжество. Флигель-адъютант отправился к Митрополиту передать желание Государя видеть лично его на торжестве. Выслушав сообщение, Митрополит произнес только одно слово: «Слышу». Посланец повторил свое сообщение. Ничего в ответ не последовало, кроме того же слова: «Слышу». На вопрос, что же передать Государю, пришедший в полное недоумение посланец получил ответ: «А что слышите». Когда посланец, доложив о своем недоумении, передал точно сказанное Митрополитом Государю, тот сказал: «А, так я понимаю. Приготовьте лошадей: я сегодня уезжаю». Государь уехал. Но вот что по сему поводу, как тайну, сообщил епископу Леониду наместник Лавры о. Антоний:
«... Когда Владыке Филарету объявлено было, чтобы святил ворота (триумфальные со статуями языческими), Владыка приехал в Лавру и передал мне, - говорит о. Антоний, - что он в борьбе помыслов. Ему говорит совесть: не святи, а все говорят: святи! Ты что скажешь?
- Не святить.
- Будет скорбь.
- Потерпите.
После этого возвратился Владыка в Лавру крайне смущенный.
- Вот какая скорбь пришла!
- Это и прежде видно было.
- Да уж хорошо ли я поступил; раздражил Государя. Я не имею достоинств святителя Митрофана.
- Да не берите их на себя, а помните, что вы епископ христианский, пастырь Церкви Христовой, которому страшно одно: разойтись с волею Иисуса Христа.
До глубокой ночи толковали; но Владыка остался в смущении. Поутру рано присылает за мной. Я испугался, ибо знал, что смущение уже перешло в телесную болезнь. Однако прихожу и невольно улыбнулся, взглянув на Владыку.
- Что ты?
- Да виден орел по полету.
Владыка, уже сияющий, сказал мне: «Пойдем, поблагодарим преподобного Сергия. Он мне явился чувственным образом. Я заснул, а был уже час пятый, как послышался шорох в двери. Я чу́ток, проснулся, привстал: дверь, которую я обыкновенно запираю, тихонько отворилась и вошел преподобный, старенький, седенький, худенький и росту среднего, в мантии без епитрахили и, наклонясь к кровати, сказал мне: «Не смущайся, все пройдет»... И скрылся. «Спасибо, - сказал мне Владыка, - ты говорил мне против всех». И оправдались слова преподобного! (Слышал от о. Наместника за тайну 16 августа 1853 г. в скиту за всенощной в алтаре.)»Цит. по: Концевич И.М. Оптина пустынь и ее время. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1995. С. 143-144. (Репринт издания: Джорданвилль, 1970.).
Скончался митрополит Филарет в ноябре 1867 г. так же благочестиво, как и жил, всегда оставаясь истинным монахом-подвижником: «епископом с утра до вечера и от вечера до утра»Флоровский Г. О патриотизме праведном и греховном // Флоровский Г. Из прошлого русской мысли. С. 182.. О смерти своей он был заранее предупрежден явившимся ему в видении отцом, сказавшим: «Береги 19-е число». И действительно, 19 ноября (2 декабря) 1867 г., в третье после видения «19-е число», отслужив воскресную Литургию в домашней церкви, он через несколько часов безболезненно отошел ко Господу. Поклониться гробу святителя собралась вся Москва, говорившая: «Другого Филарета не будет».
Святость жизненного подвига митрополита Филарета, постепенно все более осознававшаяся православными россиянами, огромные заслуги перед Церковью и Отечеством привели, наконец, к его канонизации, состоявшейся по определению священноначалия Русской Православной Церкви в 1994 г.
Продолжателем замечательной Паисиевой аскетической традиции «умного делания» и в то же время человеком достаточно высокой светской культуры, глубоко духовной и яркой личностью безусловно является еще один прославленный «иже во святых» инок этой эпохи - бывший офицер и инженер Димитрий Брянчанинов (1807-1867), родом из дворян Вологодской губернииСм.: Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова, составленное его ближайшими учениками; и письма Преосвященнейшего к близким ему лицам. СПб., 1881. Труды святителя: Святитель Игнатий Брянчанинов. Сочинения: В 7 т. М.: Правило веры, 1993. (Репринт издания: СПб., 1905, с включением «Жизнеописания».) Он же. Письма о подвижнической жизни. Париж; Москва, 1996..
Знакомство и беседы с известным впоследствии старцем Оптиной пустыни Леонидом особенно укрепили в нем желание уйти в монастырь. В 1827 г. Брянчанинов вышел в отставку и стал послушником в Александро-Свирском монастыре; в 1831 г. он принял постриг с именем Игнатий.
Еще в период обучения в Петербургском кадетском корпусе юноша пользовался уважением и покровительством самого Николая I, который и назначил его в 1833 г. настоятелем Сергиевой пустыни под Петербургом. Император поручил ему сделать ее образцовой во всех отношениях и не ошибся в своем выборе: о. Игнатий, управляя пустынью около 24 лет, привел ее в прекрасное состояние. Став в 1838 г. благочинным всех монастырей Петербургской епархии, он особенно способствовал расцвету подлинно аскетической и молитвенной жизни древнего Валаамского монастыря.
Архимандрита Игнатия знали во всех слоях общества; со многими духовными и светскими лицами он переписывался. Среди них - Н.В. Гоголь, К.П. Брюллов, герой Крымской войны контр-адмирал П.С. Нахимов.
Это было время, увы, весьма казенной «церковности», «время, может быть, наиболее темное в истории Синода, наиболее тяжелое для нашей иерархии, время наибольшего бюрократического произвола в церковных делах»См. редакционное предисловие к статье архиепископа Никодима (Казанцева.) «О Святейшем Синоде» (Богословский вестник. 1905. № 10. С. 193).. Оно совпало с периодом обер-прокурорства в Синоде весьма консервативного по своим убеждениям (но в духе недалекого, сугубо поверхностного консерватизма) графа Н.А. Протасова, при котором был временно запрещен русский перевод Священного Писания, а двух митрополитов Филаретов, Московского и Киевского, подозревая их в неправославии (!), полностью отстранили от участия во всех делах Синода. В связи с таким положением в Синоде еще один Филарет (Гумилевский), архиепископ, церковный историк, писал: «На вид кажется, что хлопочут о деле веры, о деле Православия; даже только и слов с человеком незнакомым, чужим, что Православие и вера; а все это на языке сердца означает: наше дело политика, а все прочее дело стороннее. Боже мой, Боже мой! Как тяжело смотреть на такое положение дел! Как страшно жить среди таких людей!»Архиепископ Филарет Гумилевский. Письма к А.В. Горскому. М., 1885. С 62-63.
Долгое пребывание Игнатия в сановном Петербурге давалось ему нелегко; постоянно стремившийся к смиренному иноческому подвигу, к нерассеянному монашескому уединению, он старался, как признается в одном из писем, «употребить все усилия, чтоб вырваться из Петербурга и Сергиевой Пустыни. Что требуется там от духовного лица? Парадерство, одно парадерство; не требуется от него ни разума, ни познаний, ни душевной силы, ни добродетели. Все это вменяется ему в порок: его внимание должно быть сосредоточено на одно парадерство, на одно человекоугодие... ... Каким было мое положение в Петербурге в течение 23-летнего пребывания моего там? Оно было положением движущейся статуи, не имевшей права ни на слово, ни на чувство, ни на закон. Если я слышал несколько приветливых слов, то эти слова были слабее тех, которые произносятся любимому пуделю или бульдогу и на которые по необходимости отвечается молчанием, сохраняющим достоинство статуи в молчащем... ... Представьте себе: каково душевное положение человека, оставившего все для развития в себе усовершенствованного христианством человечества, и лишаемого, в течение ¼ столетия, морального существования, всех прав и всякой надежды на него!»Святитель Игнатий (Брянчанинов). Будущее России в руках Божественного Промысла. Письма к Н.Н. Муравьеву-Карскому. М., 1998. С. 31-32. В другом письме, уже к игумену Антонию Бочкову, об этом тяжком периоде своей жизни (в связи с тогдашним положением в Синоде) владыка Игнатий говорит еще резче: «Я переживал в Сергиевой пустыни ту эпоху, во время которой неверие и наглое насилие, назвавшись Православием, сокрушали нашу изветшавшую иерархию, насмехались и издевались над всем священным» (цит. по: Свящ. П. Викторов. Святитель- подвижник // Журнал Московской Патриархии. 1958. № 1. С. 62).
Показательно, что это письмо о. архимандрит написал во время летнего своего пребывания в известной и любимой им Оптиной пустыни (речь о ней пойдет ниже), в скиту которой он и мечтал поселиться, пользуясь советами известных здешних старцев, в молитвенной сосредоточенности занимаясь духовным писательством. Но исполнить это намерение ему не удалось: по рекомендации и настоянию Главнокомандующего и Наместника на Кавказе, генерала Н.Н. Муравьева-Карского, желавшего иметь рядом с собой образованного и достойного архиерея, способного к миссионерской деятельности, о. архимандрита Игнатия в 1857 г. рукоположили во епископа Кавказского и Черноморского (Ставропольского).
Однако в 1861 г. святитель все же уволился по болезни на покой и поселился в приволжском Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии, где наконец занялся приведением в порядок своих многочисленных богословско-аскетических сочинений. Здесь же он и отошел ко Господу 30 апреля (13 мая) 1867 г. В этот день Церковь и празднует память святого епископа Игнатия как «подвижника благочестия, автора многочисленных творений, аскета и учителя христианской жизни, труды которого по глубине и духовному содержанию раскрывают дух святоотеческого предания и являются его продолжением. Они легко читаемы и понимаемы современным христианином»Деяние Поместного Собора Русской Православной Церкви 6-9 июня 1988 г. // Поместный Собор Русской Православной Церкви 1988 г. Материалы. М., 1990. С. 22..
Наиболее известные книги святителя: «Отечник» (собрание назидательных рассказов о жизни древних подвижников с их же поучениями аскетического характера), собственные «Аскетические опыты», «Приношение современному монашеству» (о духовных правилах монашеской жизни), «Слово о смерти», сборник интереснейших его писем на темы духовно-нравственного и религиозно-общественного характера. Можно без преувеличения сказать, что святитель Игнатий - самый замечательный церковный писатель России второй трети XIX в.
Обладая как истинный подвижник высокой мерой духовной трезвости и прекрасно ориентируясь в общественно-политической ситуации в России, постепенно сползавшей в пропасть безбожного нигилизма и воинствующего материализма, владыка Игнатий (судя по его письмам), подобно митрополиту Московскому Филарету, с большой тревогой взирал на российское будущее. Уже тогда он со скорбью отмечал в одном из писем к брату: «Судя по духу времени и по брожению умов, должно полагать, что здание Церкви, которое колеблется уже давно, поколеблется страшно и быстро. Некому остановить и противостать... Что посеяли, то и пожнут! Последнее можно сказать о духовных журналах и о преподавании Закона Божия...»Епископ Игнатий (Брянчанинов). Письма о подвижнической жизни. С. 409. В другом письме он сетовал: «Сбывается слово Христово: в последние времена обрящет ли Сын Божий веру на земле! Науки есть, академии есть, есть кандидаты, магистры, доктора богословия (право - смех да и только!); эти степени даются людям... Случись с этим богословом какая напасть - и оказывается, что у него даже веры нет, не только богословия. Я встречал таких - доктор богословия, а сомневается, был ли на земле Христос, не выдумка ли это, не быль ли, подобно мифологической! Какого света ожидать от этой тьмы!»Епископ Игнатий (Брянчанинов). Письма к разным лицам. Вып. 2. Сергиев Посад, 1917. С. 78-79. Еще определеннее и не менее прозорливо Владыка характеризовал духовное состояние России в одном из писем 1865 г., отмечая уже исподволь наступающее в ней равнодушие к вере и «решительное отступничество. Общая безнравственность приготовляет отступничество в огромных размерах... Нынешним подвижникам предоставлен путь скорбей, внешних и внутренних..!» (Святитель Игнатий Брянчанинов. Сочинения. Т. 7. Письма. М., 1993. С. 436).
В первую очередь с безбожием, постепенно все более охватывавшим Европу, святитель связывал и развитие в ней социалистических настроений. В качестве весьма яркой иллюстрации того, как отдельные, наиболее тонко чувствовавшие тогдашнюю европейскую духовную ситуацию церковные деятели воспринимали известия о революционных событиях 1848 г. (и с чем связывали саму их суть), приведем здесь еще одну основательную выдержку из письма владыки Игнатия, в котором он, в частности, пишет: «Когда я услышал об этих происшествиях - я как бы услышал о смерти человека, давно-давно страдавшего и изможденного неисцельным недугом, заживо умерщвленного прежде умерщвления смертию. Такой всегда мне казалась образованная Европа или так называемый просвещенный мир. Мое неудивление показалось странным мне самому. В то время, как я размышлял о моей холодности, - внезапно вспомнились мне слова Спасителя: «Егдаже услышите брани, и слышания бранем, не ужасайтеся: подобает бо быти: но не у кончина. Востанет бо язык на язык, и царство на царство: и будут труси по местом, и будут глади и мятежи, начало болезнем сия» (Мк. 13, 7-8). Здесь особенно замечательно то, и на этом слове Евангелия я всегда останавливался, что последним признаком начальных болезней, долженствующих предшествовать окончательной болезни - антихристу, Писание выставляет «мятежи». Рационализм с своими постановлениями не может остановиться в движении своем, как имеющий основанием непрестанно изменяющийся разум человеческий. Надо ожидать большего и большего развития болезни. Она начала потрясать спокойствие народов с конца прошлого столетия; чем далее, тем действие ее обширнее, разрушительнее. Из. окончательного всемирного действия этой болезни должен возникнуть «беззаконник», гений из гениев, как из французской революции родился его предызображение - колоссальный гений, Наполеон. - Что меня поражало больше, нежели нынешние обстоятельства? Меня поражали причины этих обстоятельств: общее стремление всех исключительно к одному вещественному, будто бы оно вечно, - забвение вечного, как бы несуществующего, - насмешки и ругательства над христианством, - утонченное и лютое гонение на Церковь, гонение на жизнь ее, на Святого Духа - заменение Бога и Его уставов лжеименным разумом и уставами, исходящими от миродержца (сатаны. - Ю.М), - общая, всесветная молва, как бы при столпотворении, - повсеместное устройство железных дорог - работа, подобная столпотворению. Надо заметить, что Бог, как говорит Писание, с тою целию смесил языки и разделил народ на народы, чтоб лишить людей возможности все греховные предприятия приводить в исполнение общими силами всего соединенного человечества: паровозы возвращают людям эту возможность»Епископ Игнатий (Брянчанинов). Письма о подвижнической жизни. С. 204.; но, завершает письмо владыка Игнатий: «По непостижимой милости Божией нам дано туне (даром. - Ю.М.) величайшее благодеяние Божие: «познание Христа, православная вера во Христа». Народ, и в частности - душа человеческая, неприступны для безбожного рационализма и его последствий, доколе они ограждены святою верою...»Епископ Игнатий (Брянчанинов). Письма о подвижнической жизни. С. 205.
Тем не менее, и в своей историософской характеристике значения непосредственно самой России для судеб мира, и в духовной оценке ее собственной будущей судьбы святитель Игнатий не был пессимистом. В 1863 г. он писал уже упоминавшемуся Н.Н. Муравьеву-Карскому: «Усилия человеческие судеб Божиих уничтожить и изменить не могут. России предназначено огромное значение. ... Нападение завистливых врагов заставит ее развить силы и понять свое положение, которое уже будет постоянно возбуждать зависть и козни. Это потребует огромного труда, подвига, самоотвержения; но что делать, когда приводит к ним рука непостижимой Судьбы! Единственное средство к исправлению упавших сил, нравственной и духовной, - положение, требующее труда, приводящее к самоотвержению. В 38-й и 39-й главах пророка Иезекииля описаны могущество, многочисленность северного народа, названного Россом; этот народ должен достичь огромного вещественного развития пред концом мира и заключить концом своим историю странствования на земле человеческого рода. На упомянутые главы Иезекииля делается ссылка в 20-й главе Апокалипсиса; многочисленность войска, которое будет в Государстве, уподоблена песку морскому. Святой Андрей Критский, церковный писатель VII века, объясняя 20-ю главу Апокалипсиса и находя пророчество ее тождественным с пророчеством Иезекииля, говорит: «Есть на севере народ, скрываемый от прочих народов рукою Божиею, народ самый многочисленный и воинственный. Пред концом мира он внезапно откроется и преодолеет все народы». Точно! Европа узнала Россию после Америки, почти только со времен Петра I. Петр I пожаловал в Париж гостем в 1714 г., а в 1814-м пожаловала туда русская армия. Какая быстрота событий! Нынче, навстречу грозящимся на нас врагам, можно сказать словами 2-го псалма: «Векую (напрасно.- Ю.М.) шаташася языцы, и людие поучишася тщетным». Враги разбудят, потрясут Россию, произведут в ней невольное развитие силы, но не унизят России: они возвысят ее, таково ее предопределение»Святитель Игнатий (Брянчанинов). Будущее России в руках Божественного Промысла. С. 54-55..
Таким образом, судя по приведенным выше высказываниям митрополита Филарета (Дроздова) и епископа Игнатия (Брянчанинова), приближение будущей всероссийской (и даже более того - всемирной) революционно-атеистической катастрофы ощущалось Церковью самым живейшим образом уже в 40-60-х годах XIX в.
Но мало кто внимал тогда пророчествам российских иерархов, и втуне оказались предупреждения этих прозорливцев, безответно вопрошавших Россию подобно, например, епископу Выборгскому, впоследствии Смоленскому, Иоанну (Соколову), еще в 1866 г. задававшему (вероятно, уже и для него вполне риторически звучавший) вопрос: «Не кажется ли вам, не может ли прийти мысль всякому строгому наблюдателю, если посмотреть вокруг себя серьезно, что жизнь наша как будто сдвинулась с вековых религиозных и нравственных оснований и в разладе с народною верою и совестью, с отечественной любовью и правдою, при нашей внутренней несостоятельности идет будто невесть куда без разумных убеждений и сознательно верных стремлений? Но это было бы ужасно. Народ! Помни Бога»Цит. по: Тальберг Н.Д. Святая Русь. С. 88-89..
... С окончанием филаретовской эпохи завершился целый период в жизни Русской Церкви, начало которому было положено преобразованиями Петра I. По существу, с уходом святителей Филарета и Игнатия вскоре ушел в прошлое и период своеобразного «русского классицизма» как в церковном, так и в общекультурном бытии России.
Повсеместно с начавшимся разорением «дворянских гнезд» и постепенным исчезновением самого́ «дворянского духа» страны началось ее быстрое превращение в тот торгово-промышленный, купеческий и разночинно-интеллигентский (все более только внешне религиозный) «Новый Вавилон», о близком пришествии которого предупреждал великий московский святитель.
Последние отзвуки классической («ампирной»), действительно имперской, самодержавной культуры можно усмотреть в середине - третьей четверти XIX в. лишь уже в немногих творческих проявлениях религиозного русского гения. Таковы, например, известные патрологические, исторические и богословские труды архиепископа Черниговского Филарета (Гумилевского; 1805-1866)См., например: Архиепископ Филарет (Гумилевский). Историческое учение об отцах Церкви: В 3 т. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1996. (Репринт издания: СПб., 1859.), такова поэзия П.А. Вяземского (1792-1878) и Ф.И. Тютчева (1803-1873); отзвуки того же стиля ампир еще слышны в церковных музыкальных композициях А. Львова (1798-1870); черты тех же художественных представлений проступают и в еще классицистической, хотя и несколько тяжеловато-помпезной архитектуре уже упоминавшегося петербургского Исаакиевского собора, московского Богоявленского собора в Елохове (1835-1845; архитектор Е. Тюрин) или, например, в известном новгородском памятнике «Тысячелетие России» (открыт в 1862 г.; скульптор М. Микешин). Но и это, пока еще религиозное в своей основе, искусство постепенно уступает место новейшим, как правило, достаточно обмирщенным тенденциям в общероссийской художественной культуре.
В отношении же бытия в ту эпоху самой Церкви можно утверждать, что подлинно живая религиозная жизнь православных россиян на всем протяжении XIX в. преимущественно сосредоточивается в монастырях, пу́стынях и скитах - этих «врачебницах душ», куда все чаще теперь (особенно со второй четверти столетия) устремляются все жаждущие духовного спасения, в том числе и часть нарождающейся национальной интеллигенции. Именно монастыри становятся отныне самыми непосредственными хранителями прежнего, постепенно изгоняемого из мира христианского духа России, именно в них теперь (и так до самого переворота 1917 г.) стремится вновь и вновь обрести свой евангельский источник «воды, текущей в жизнь вечную»Ин. 4, 14., жаждущая Христа Православная Русь.
Русская Православная Церковь
Николаевский Собор
Авторское право © 2012-2024.
Разработчик: Капитула Ян
