ГОВОРЯТ ДЕТИ ВОЙНЫ

Пожертвования

ТИХОН МОИСЕЕВИЧ СОРОКА

Старобельская МТС смогла выделить шульгинскому колхозу «Большевик» всего три трактора ХТЗ. Не больше досталось и остальным колхозам села. Но проблема была и в том, что и на эти тракторы не было трактористов. На курсах, которые организовала МТС в Шульгинке, училось из многих колхозов всего 30 человек. Это были 14-17-летние юноши и девушки. Последних было больше. Без преувеличения скажу, что после оккупации село поднимали подростки. В колхозе «Большевик» после освобождения бригадиром тракторной бригады стал опытный хлебороб Павел Сергеевич Юрченко, а на тракторы сели в основном ребята-подростки и девушки: 16-летние Володя Шовкун, Михаил Заец, 15-летние Петр Пономарев, Валентин Бутко, а мне, Николаю Калашнику и Григорию Волошину было всего по 14 лет. Моте Калашниковой – 17. Такими же были и прицепщики Гриша Шевченко, Алексей Водолага, Николай Пизнык, Александр Кудря, Александр Юрченко и другие. Тогда им было по 14-15 лет. Мы все как-то сразу стали взрослыми. Шла война и со всех трактористов спрос был одинаков. Возраст не учитывался. В нашей бригаде были в основном подростки. Они-то и посеяли, и собрали урожай.

На тракторе я отработал 25 лет. Дважды был участником ВДНХ СССР. Награжден тремя медалями ВДНХ. А потом еще 25 лет отработал бригадиром тракторной бригады №2 колхоза им. Ленина. По себе знаю, как тяжело было осваивать хлеборобское дело, потому всегда очень внимательно относился к молодым механизаторам, помогал им стать настоящими хлеборобами. Но это уже было другое поколение – со средним, иногда и средним специальным образованием. И техника стала другой, и технология земледелия стала иной. Конечно же, и результаты работы стали другими.

СЕМЕН ИВАНОВИЧ ЧЕПИГА

Накануне войны чувствовалась ее угроза. И когда она все-таки грянула, то все здоровые мужчины и еще юноши пошли на фронт. А все, кто остался дома, активно включились в трудовую деятельность. Никто никого не принуждал к труду. Все руководствовались собственным осознанием долга. Старшеклассники тоже отложили учебники. Пошел работать и я. Мне было тринадцать.

Прежде всего, надо было собрать хлеб, который в тот год уродил на славу. Вначале работал на току, а потом – на скирдовании пшеницы и ячменя. С женщиной средних лет Анной Самарай волами и арбой возили снопы на ток. Я подавал снопы вилами в арбу, а она укладывала. Накладывали столько, что я не мог вилами подать туда сноп. Работу начинали с восходом солнца и продолжали до сумерек. Для меня это была тяжелая работа, я надорвал мышцу руки и пресс. В ту осень по полям бродило много отбившегося от эвакуированных гуртов скота. Никто его не трогал, кроме лошадей. Лошадей приводили на колхозную конюшню и запрягали как своих. В степи на полевых токах лежали бурты хлеба, и его тоже никто не трогал. Его возили в село и в город круглые сутки.

Потом я и еще трое ребят гоняли гурты скота из Сватовского района в Старобельск на железнодорожную станцию. Там его грузили в вагоны и увозили на восток. Последний гурт пришлось гнать в Ровеньки Белгородской области. Это был конец ноября. Земля уже замерзла. На неделю в кладовой нам дали по буханке хлеба. Питались тем, что брали из дома. А в дороге доили коров и пили молоко. Из Ровенек шел босиком, потому что истер ноги в сапогах до крови. В феврале 1943 года я работал в обозе, который гужевым транспортом подвозил с прифронтовых складов на передовую мины и снаряды. Там под Славянском шли жестокие бои. Меня поразила страшная картина. Везде лежали трупы погибших солдат, лошадей, груды разбитой техники, дотла сгоревшие села. Все это припорошено снегом. В селе Шандрагалово были две недели. Там бои не прекращались.

Местный военкомат призывал военнообязанных почти ежедневно. В тот же день обмундировывали, давали оружие и строем отправляли в окопы на передовые позиции. Когда мы привозили боеприпасы, то многих вчера призванных везли домой уже погибшими. Тогда призвали и несколько ребят из нашего обоза и тоже отправили на передовые позиции. Там погибли наш Марк Пискун и Дима Балабух. Им было по 17 лет. Потом меня, как малолетку, отпустили и я ушел пешком домой. А обоз переместили в село Маяк. Там его захватили немцы, а наших ребят пленили.

Когда район освободили, мне пришлось с тремя женщинами несколько раз ездить в Полтавскую область за посевным материалом. Получив там 8-10 мешков пшеницы или ячменя, мы должны были как-то доставить его домой. Сейчас это трудно даже пересказать.

Меня считали мужчиной. И женщины на меня надеялись. Поездки были очень тяжелыми. Добирались на попутных товарняках. Мешки укладывали на площадках. Нас вечно гоняла охрана. Составы становились далеко от перронов. Приходилось мешки таскать на себе под вагонами и через тамбуры. Больше всего доставалось мне, как мужчине, а мне-то всего 14, да еще с подорванным прессом. Очень тяжело было в Харькове на товарной станции «Основа», на которой 32 колеи. Не легче и в Барвенково. Там как-то мы не успели погрузить половину своих мешков, так как товарняк стоял далеко, а на путях стояли эшелоны. Таскали мешки под вагонами. Товарняк ушел с половиной нашего груза и двумя женщинами. Только через день мы их догнали в Сватово. Они уже ждали подводу из совхоза. По приезду домой у меня болело все – спина, руки, ноги. А на следующий день я в ночную смену работал на культиваторе. И так работали все юноши военного времени. Считаю, что по-другому не могло и быть. Шла война, Родина была в опасности. И все же я окончил среднюю школу и два высших учебных заведения. По своему жизненному опыту знаю, что юноши могут многое, если потребуют обстоятельства. Мы были детьми войны.