Глава IV. Зовъ Божiй

Пожертвования

Многи мысли въ сердцы мужа: совѣтъ же Господень во вѣкъ пребываеть.

(Притч. 19, 21)

Отъ Господа стопы человѣку исправляются.

(Пс. 36, 23)

Имѣя отъ природы веселый и живой характеръ, любя общество людей, увлекаясь пѣніемъ и музыкой и даже одно время мечтая о поступленіи въ военную службу, Александръ Михайловичъ и не думалъ быть монахомъ. Но, видно, мысли наши – не мысли Божіи, и пути наши – не пути Божіи. «Въ монастырь я не думалъ никогда идти, - говорить впослѣдствіи самъ Старецъ, - впрочемъ, другіе почему-то предрекали мнѣ, что я буду въ монастырѣ». То обстоятельство, что другіе провидѣли въ Александрѣ Михайловичѣ будущаго инока, очень замѣчательно: оно показываетъ, что несмотря на свою веселость и общительность, Александръ Михайловичъ былъ и казался другимъ человѣкомъ, «не отъ міра сего». Это значить, что уже въ годы своей ранней молодости онъ, замѣтно для всѣхъ, не имѣлъ дѣйствительной, внутренней привязанности ни къ чему мірскому, былъ настолько чисть сердцемъ, настолько внутренне былъ съ Богомъ, что ему и люди не могли предназначать иного пути жизни, какъ путь всецѣлаго посвященія себя Богу въ монашествѣ.

И хотя самъ Александръ Михайловичъ и не отдавать еще себѣ яснаго отчета въ своемъ жизненномъ призваніи, но бывали моменты, когда это призваніе неожиданно и властно заявляло само о себѣ въ его душѣ.

Такъ за годъ до окончанія курса въ семинаріи Александръ Михайловичъ заболѣлъ очень серьезно. Надежды на выздоровленіе почти не было.

«Всѣ отчаялись въ моемъ выздоровленіи, - разсказывалъ о. Амвросій, - мало надѣялся на него и я самъ. Послали за духовникомъ. Онъ долго не ѣхалъ. Я сказать: «Прощай, Божій свѣть!» И тутъ же далъ обѣщаніе Господу, что если Онъ воздвигнеть меня здравымъ отъ одра болѣзни, то я непремѣнно пойду въ монастырь».

Не думавшій, какъ онъ самъ говорить, никогда о монастырь, Александръ Михайловичъ вдругъ даетъ обѣть сделаться монахомъ. Не ясно ли изъ этого, что этоть обѣтъ, невѣдомо для него самого, давно уже сложился и жилъ въ глубинѣ его сердца, уже былъ тамъ крѣпко напечатлѣнъ всѣми предшествующими обстоятельствами его жизни и чертами его личнаго характера, и что только недоставало подходящаго случая для того, чтобы онъ ясно вспыхнулъ въ сознании благочестиваго юноши?

Такимъ образомъ, уже въ 1835 году, будучи 23-хъ лѣтъ отъ роду, Александръ Михайловичъ предъ лицомъ угрожавшей ему смерти опредѣлилъ себѣ свой жизненный путь. Но этотъ путь вмѣстѣ съ тѣмъ и испугалъ его. Испугала его та великая отвѣтственность, которую онъ готовился принять на себя предъ лицомъ Бога и людей, страшилъ его и разрывъ съ свѣтлыми сторонами жизни въ міру. Въ душѣ его началась жестокая внутренняя борьба между принятымъ рѣшеніемъ и невольными сомнѣніями.

Пригоденъ ли онъ для избираемаго пути? Серьезно ли принятое имъ рѣшеніе? Не беретъ ли онъ на себя легкомысленно непосильное бремя? Не впадаетъ ли въ самооболыценіе? Такіе и подобные вопросы не могли не приходить ему въ голову, не могли не смущать его духа. Четыре года провелъ онъ въ этой тяжелой внутренней борьбѣ, тщательно скрывая отъ всѣхъ свое душевное состояніе и ожидая опредѣленнаго указанія свыше, отъ Господа.

Конечно, пока онъ еще находился въ семинаріи, онъ не могъ серьезно думать о приведены своего обѣта въ исполненіе: надо было сначала закончить свое образованіе. Но когда семинарскій курсъ былъ оконченъ, для Александра Михайловича явилась необходимость определить свой дальнѣйшій жизненный путь! Не чувствуя еще въ себѣ рѣшимости принять монашество, онъ хотѣлъ избрать для себя такое общественное положеніе, которое давало бы ему возможность во всякій данный моментъ свернуть съ него туда, куда влекло его чувство долга, но къ чему онъ еще не чувствовалъ себя достаточно созрѣвшимъ. Поэтому онъ не пошелъ ни въ духовную академію, которая связала бы его свободу снова на нѣсколько лѣтъ, не пошелъ онъ тѣмъ болѣе и во священники... Онъ съ радостью принялъ предложеніе одного помещика быть домашнимъ учителемъ его детей. Въ этой должности онъ пробылъ болѣе года. И уже здѣсь стало въ немъ замѣтно обнаруживаться его удивительное знаніе людей и умѣніе обращаться съ ними, направляя ихъ въ добрую сторону. «Бывало, - разсказывалъ онъ впослѣдствіи, - размолвятъ мужъ съ женою, и оба обращаются ко мнѣ съ жалобами другъ на друга. Думаю себѣ: какъ тутъ быть? Они хотя и поразмолвили, а черезъ часъ или два опять помирятся. А мнѣ, если хоть разъ принять одну чью-либо сторону, нужно черезъ это вооружить противъ себя другую. Такъ, бывало, слушаю только ихъ жалобы, а самъ посматриваю на нихъ да молча улыбаюсь. Вскорѣ хозяева мои, конечно, мирились, и я былъ съ обоими ими въ хорошихъ отношеніяхъ». Изъ этого разсказа видно, что уже въ то время, когда А. М. было всего 25 лѣтъ, окружающіе его люди, подчиняясь его вліянію, сами опредѣляли ему особое мѣсто въ своемъ кругу, дѣлая его судьею интимныхъ случаевъ своей жизни. Въ Александрѣ Михайловичѣ опредѣлялся уже понемногу будущій старецъ съ его участливостью къ людямъ и умѣньемъ вывести ихъ изъ затруднительнаго положенія. Живя въ семьѣ помѣщика, Александръ Михайловичъ впервые близко познакомился съ свѣтскимъ обществомъ, что принесло ему большую пользу, расширив его жизненный опытъ.

Между тѣмъ въ Липецкомъ духовномъ училищѣ открылась вакансія преподавателя. Александръ Михайловичъ выразилъ желаніе занять эту должность и былъ опредѣленъ къ ней 7 марта 1838 года.

Какъ преподаватель духовнаго училища Александръ Михайловичъ оставилъ по себѣ свѣтлую память. Умный, вдумчивый, наблюдательный, живой, веселый, чрезвычайно добрый и вмѣстѣ съ тѣмъ строгій тѣмъ особымъ видомъ строгости, который вырабатывается въ человѣкѣ высокимъ понятіемъ о чести и обязанностяхъ человека, онъ былъ незамѣнимымъ воспитателемъ юныхъ душъ и прекраснымъ членомъ училищной корпораціи. Казалось бы, ему теперь предстояла ровная, безмятежная жизнь за любимымъ дѣломъ въ кругу искренно расположенныхъ къ нему сослуживцевъ. Но на самомъ дѣлѣ было не такъ. Неотступная дума о монашестве, о принятомъ обѣтѣ не покидала его сердца. Переходы отъ внешней многопопечительной дѣятельности и отъ свѣтскихъ развлеченій въ кругу молодежи ко внутреннимъ уединеннымъ бесѣдамъ со своею совѣстью становились все острѣе, все мучительнѣе. Совесть неумолимо казнила его за неисполненіе даннаго обѣта, за пустое времяпрепровожденіе. Глубоко вѣрующій Александръ Михайловичъ искалъ тогда утѣшенія и успокоенія въ пламенной молитвѣ. Ночью, когда его товарищи по службѣ, съ которыми онъ жилъ на одной общей казенной квартирѣ, засыпали, онъ становился передъ иконою Царицы Небесной, именуемой «Тамбовскою», своимъ родительскимъ благословеніемъ, и долго-долго, незримо и неслышимо для людей, молилъ Божію Матерь управу путь его. Однако объ этихъ его ночныхъ молитвахъ скоро узнапи товарищи, и нѣкоторые изъ нихъ даже позволили себѣ неумѣстныя надъ нимъ насмѣшки. Тогда А. М. сталь прятаться на чердакъ и тамъ продолжать изливать свои молитвенныя чувства къ Заступницѣ рода христіанскаго. Уединенная пламенная молитва, а отчасти и переносимыя изъ-за нея насмѣшки со стороны товарищей, все болѣе и болѣе закрепляли въ душѣ молодого человѣка чувство серьезной и глубокой любви къ Богу. Мысль о Богѣ все болѣе и болѣе овладѣвала его сердцемъ, становилась для него все сладостнѣе, все ближе. Чтобы полнѣе и безпрепятственнѣе отдаваться этому растущему чувству богообщенія – Александръ Михайловичъ сталь уходить за городъ. Вблизи Липецка, по ту сторону рѣки Воронежа, виднѣется и теперь огромный, казенный лѣсъ, напоминающій Оптинскіе лѣса. Туда нерѣдко, въ свободное отъ занятій время, любилъ уходить Александръ Михайловичъ для уединенной прогулки и богомыслія. Однажды во время такой прогулки онъ случайно подошелъ къ протекавшему ручейку и сталъ прислушиваться къ его журчанью. Въ этомъ журчаніи ручейка ему ясно стали слышаться слова: «Хвалите Бога, храните Бога!» «Долго стоялъ я, слушая этотъ таинственный голосъ природы, и очень удивлялся», - разсказывалъ впослѣдствіи Старецъ. Сердце его еще живѣе ощутило близость Бога, еще горячѣе зажглась въ немъ пламенная молитва, еще рѣшительнѣе потянуло его изъ міра, подъ сѣнь уединенной, тихой иноческой обители.

Сознавая всю великую важность складывавшагося въ душѣ его жизненнаго рѣшенія, Александръ Михайловичъ страшился принять его на свою единоличную отвѣтственность. Ему хотѣлось найти для себя нравственную опору въ другой сильной и святой волѣ, которая благословила бы его на избранный путь и освободила бы его душу отъ мучительнаго чувства одиночества при принятіи столь рѣшительнаго шага.

Наступило лѣто 1839 года. Экзамены въ духовномъ училищѣ окончились, и школьники разбрелись по родительскимъ домамъ. Наступить отдыхъ и для преподавателей. Александръ Михайловичъ проводилъ лѣто у своего друга, сына священника села Сланскаго, Павла Степановича Покровскаго. Недалеко отъ с. Сланскаго жилъ въ то время знаменитый Троекуровскій затворникь о. Иларіонъ, къ которому многіе обращались за совѣтами и лично, и письменно. Задумали побывать у затворника и наши друзья, чтобы испросить у него совѣта и благословенія на дальнѣйшій образъ жизни.

Отдохнувъ нѣкоторое время въ Сланскомъ, молодые люди отправились пѣшкомъ въ Троекурово, находившееся отъ Сланскаго въ 30 верстахъ. Отецъ Иларіонъ пришить ихъ ласково. Глубоко трепетало сердце Александра Михайловича, когда, изложивъ старцу свои думы и чувства, онъ услышалъ отъ него слова: «Иди въ Оптину! Можно бы и въ Саровъ пойти, но тамъ уже нѣтъ теперь такихъ старцевъ, какъ прежде». При этомъ, какъ передаютъ нѣкоторые, о. Иларіонъ прибавилъ: «Ты въ Оптиной нуженъ!»

Итакъ, жребій, казалось, быль брошенъ. Но благоразумный и осторожный Александръ Михайловичъ все еще не спѣшилъ осуществить желаніе своего сердца – онъ хотѣль получить еще одно благословеніе, благословеніе великаго игумена всея Россіи, преподобнаго Сергія, Радонежскаго чудотворца, основателя монашеской жизни въ сѣверныхъ предѣлахъ нашего отечества. Такъ какъ времени до начала учебныхъ занятій въ училищѣ оставалось еще не мало, то онъ уговорилъ своего друга предпринять новое путешествіе въ Троице-Сергіеву Лавру.

Павелъ Степановичъ, самъ чувствовавшій влеченіе къ монашеству и любившій посѣщать святыя обители, съ радостью согласился. Начались сборы. Александръ Михайловичъ своими руками гнулъ изъ молодыхъ вѣтокъ дуги, прикрѣплялъ ихъ къ задней части простой деревенской телѣги и укрывалъ ихъ войлокомъ и рогожами, чтобы имѣть защиту отъ дождя и солнечнаго зноя. Священникъ Стефанъ Покровскій, отецъ Павла Степановича, сочувствовавшій поѣздкѣ молодыхъ людей, далъ имъ съ радостью, несмотря на рабочую пору, собственную лошадь. Наконецъ все было готово для пути. Погода благопріятствовала, и юные друзья двинулись въ дорогу, бодрые и веселые, напутствуемые благословеніями и благожеланіями родныхъ и знакомыхъ.

Какъ легко и радостно стало на душѣ ихъ, когда широкій просторъ полей, освѣжаемыхъ легкимъ вѣтеркомъ, и безпредѣльная глубина синяго неба охватили ихъ со всѣхъ сторонъ! Души ихъ, казалось, погружались въ бездну безпредѣльности, соприкасались инымъ мірамъ и ощущали на себѣ живое прикосновеніе Всемогущаго Бога! Въ общеніи съ природой, въ общеніи съ людьми – незамѣтно проходили для нихъ день за днемъ, и наконецъ, миновавъ шумную Москву, прибыли они въ Троице-Сергіеву Лавру.

По установившемуся обычаю побывали они и въ Хотьковскомъ женскомъ монастырѣ, гдѣ поклонились могиламъ родителей прпп. Сергія, Кирилла и Маріи. Тамъ же А. М. долго бесѣдовалъ наединѣ съ затворницей Марѳой, но что они говорили, осталось тайной.

Неизъяснимое чувство умиленія охватило здѣсь душу Александра Михайловича! Онъ увидѣлъ предъ собою тѣ холмы, которые, будучи нѣкогда покрыты дремучимъ лѣсомъ, были свидетелями уединенныхъ молитвенныхъ подвиговъ юнаго Сергія! Какъ эти подвиги были понятны, были плѣнительны для его собственнаго благоговѣйнаго сердца! Вотъ источникъ, проистекшій по молитвѣ преподобнаго! Вотъ та дивная келлія, нынѣ обращенная въ часовню, гдѣ въ продолженіе всей ночи возносились пламенныя молитвы преп. Сергія, черезъ порогъ которой однажды переступили стопы Богоматери, гдѣ и нынѣ такъ дивно совершается «утру глубоку» каждую субботу умилительный параклисисъ въ память этого чудеснаго посѣщенія! А вотъ и самый храмъ, гдѣ нетлѣнно почиваютъ святыя мощи великаго угодника Божія! Сколько мыслей, сколько великихъ воспоминаній, сколько глубокихъ и сладостныхь чувствъ нахлынуло въ юную, чистую, чуткую душу Александра Михайловича, когда онъ припалъ къ землѣ у гробницы великаго молитвенника земли русской, испрашивая се бѣ благословенія, помощи, укрѣпленія на избираемый путь жизни! И молитва его, конечно, не была тщетна. Глубокій внутренній миръ и спокойная рѣшимость снизошли въ душу его въ этомъ священномъ мѣстѣ. Юные богомольцы поговѣли здѣсь, исповѣдались и причастились Св. Христовыхъ Таинъ. Наконецъ дни богомоленія окончились. Наступило время отправляться въ обратный путь. Съ грустнымъ, но и съ благодарнымъ чувствомъ, полные пережитыхъ высокихъ впечатлѣній, покинули наши паломники святую обитель. Незаметно совершили они свою обратную дорогу, а по окончаніи каникулъ возвратились въ Липецкъ.

Намѣреніе Александра Михайловича опредѣлилось окончательно, и онъ сталъ ожидать благопріятнаго случая для его осуществленія или, лучше сказать, послѣдняго рѣшительнаго зова Божія. Зовъ этотъ скоро и послѣдовалъ. Начались учебныя занятія, Александръ Михайловичъ приступить къ своимъ урокамъ.

Какъ-то въ концѣ сентября Александръ Михайловичъ вмѣстѣ со своими сослуживцами былъ у кого-то на вечеринкѣ. Было особенно весело. Александръ Михайловичъ былъ, что называется, въ ударѣ; онъ шутилъ, смѣялся, много говорилъ, заражалъ своей веселостью и гостей, и хозяевъ. Придя домой, онъ, однако, почувствовалъ небывалую еще тоску и укоры совѣсти. Внутренній голосъ властно сказалъ ему: «Будетъ! Пора положить всему конецъ! Нельзя служить и Богу, и мамонѣ! Надо выбирать что-нибудь одно! Надо всецело прилѣпиться къ единому Богу! Надо бросить міръ!»

На другой день, встретившись съ Покровскимъ, Александръ Михайловичъ сказалъ ему потихоньку отъ всѣхъ: «ѣду въ Оптину». Тотъ изумился: «Какъ же ты поѣдешь? Вѣдь уроки только начались – тебя не пустятъ!» - «Ну что же дѣлать, - отвѣчалъ Александръ Михайловичъ, не могу больше жить въ міру; уѣду тайно, только ты никому объ этомъ не говори!»

И вотъ спустя немного времени Александръ Михайловичъ исчезъ изъ Липецка. Смотрителемъ училища былъ въ то время священникъ Кастальскій, настоятель Липецкаго собора. Исчезновеніе учителя поставило его въ затруднительное положеніе. Нужно было донести о случившемся семинарскому начальству, а вмѣстѣ съ тѣмъ жаль было и Александра Михайловича. Не зная, что предпринять, смотритель училища рѣшилъ до времени молчать объ исчезновеніи Александра Михайловича, выжидая дальнѣйшаго хода обстоятельствъ.