Димитрий Горский

Пожертвования

В конце XVIII столетия в приходе Николаевской церкви села Закаменки ^{Село Знаменка, основано в середине XVII века. Так до 1829 года назывался современный пос. Новопсков, один из районных центров Луганской области.} в слободе Осиновской ^{Слобода Осиновская, основана в 1643 году, ныне село Осиново, расположенное на правом берегу реки Айдар в 2 км от районного центра пос. Новопскова.} Старобельского уезда Харьковской губернии проживал крестьянин Игнатий, промышлявший ткачеством. Имел он взрослого и женатого сына Димитрия, занимавшегося тем же ремеслом, что и отец. Несмотря на преклонный возраст, Игнатий вел нетрезвый образ жизни, нередко проматывал общий с сыном заработок, что часто и служило поводом к взаимным ссорам. Эти ссоры привели наконец к печальной развязке: однажды летней порой, воротясь усталым дамой с полевых работ, Димитрий застал своего отца нетрезвым. Неспокойный во хмелю Игнатий начал приставать к сыну, что и послужило поводом к взаимной стычке. Вспыливший Димитрий толкнул отца правой рукой. Тут же, опомнившись, выбежал из избы. Так как он был человеком набожным, им мгновенно овладело чувство глубокого раскаяния, и он поспешил к приходскому священнику, которому все рассказал о случившемся. Тот посоветовал ему попросить прощение у отца и поговеть, чтобы очистить свою совесть искренней исповедью и в таинстве покаяния получить мир и покой смятенной душе. Димитрий, внявший совету священника, возвратясь домой, пал в ноги отцу и, обливаясь слезами, просил себе родительского прощения. Протрезвевший Игнатий, осознав свою неправоту, охотно простил сына; и мир, как казалось, снова возвратился в их семью. Но не успокоилась душа впечатлительного Димитрия, который хотя и говел со всей страстью целую неделю, искренне каялся духовнику на исповеди, все же чувствовал угрызения совести.

Он стал мрачен и сосредоточен, отчужденный в отношении к родным. Проводил ночи без сна, непрестанно плакал и молился. Домашние решили, что Димитрия испортили злые люди и, не понимая его душевного состояния, пытались лечить обычными народными средствами: шептаниями и наговорами.

Вскорости умерли его отец и жена, остался он жить с дочерью. Будучи набожным, Димитрий стал чаще ходить в церковь, где со слезами молился о прощении своего тяжкого греха, щедро раздавал нищим милостыню. Однажды весной собрался идти на богомолье в Киев. Соблюдая строгий пост, босоногим отправился он в покаянное паломничество.

Когда подошел к воротам Лавры, как сознавался впоследствии, боялся даже ступить своими грешными ногами по земле, освященной пребыванием стольких угодников Божиих.

Подобно, великой святой Марии Египетской ^{Святая преподобная Мария Египетская (скончалась в 522 г.). Жизнь ее, прежде великой грешницы, служит для всех примером истинного покаяния христианской души. В память о ее молитвенном подвиге на пятой неделе Великого поста в четверг совершается служба, называемая «стояние святой Марии Египетской».}, стоявшей в недоумении у врат Иерусалимского храма, Димитрий, объятый благоговейным ужасом, застыл у порога величественной Успенской церкви Киево-Печерской Лавры. Сокрушаясь о своем грехе, в глубине своей души думал он, что Ангелы Божии, стоящие на страже этого храма, не допустят в него столь великого Грешника. Долго он стоял среди нищих с поникшей головой, пока не подошел к нему слепой схимонах ^{В то время и Киево-Печерской Лавре проживали два прозорливых слепца-схимонаха. Васснан, удостоившийся принимать в своей келии императора Александра I, скончавшийся 25 марта 1827 года, и Михаил, скончавшийся 22 декабря 1815 года. Можно предположить, что один из этих старцев и явил на Димитрии благодатный дар прозорливости.} и, взяв его за плечи, втолкнул в двери церкви, прозорливо ответив на его думы: «Разве ты забыл, что Христос за грешников умер?!» Схимник скрылся в народной толпе, оставив Димитрия в страхе и недоумении. Пораженный красотой внутреннего убранства храма и сладостного пения монастырского хора, погрузился он в тихую слезную молитву, в которой излил перед Богом свою скорбную душу.

Поклонившись нетленным мощам Киево-Печерских угодников, Димитрий предпринял подвиг говенья в Лавре.

После исповеди духовнику тяготившего его греха принял от него епитимью, состоявшую из определенного числа земных поклонов в день, какую должен был нести в продолжение года. Исповедовавший иеромонах, объясняя всю тяжесть его проступка против отца, между прочим, напомнил ему евангельское изречение: «Аще десная твоя рука соблазняет тя, усецы ю, и верзи от себе: уне бо ти есть, да погибнет един от уд твоих, а не все тело твое ввержено будет в геенну», /Мф. 5, 30/. Это изречение истолковывается иносказательно: Господь Иисус Христос учит нас не тому, чтобы мы уродовали себя, но тому, чтобы мы готовы были жертвовать, для спасения души, всем, что нас соблазняет или наводит на грех: окружающие нас люди, вещи, необходимые для нашей жизни, подобно одному из органов нашего тела, как правая рука или правый глаз. Но, может быть, наставления духовника были не совсем ясны Димитрию, только он по своей душевной простоте услышанное им принял в буквальном смысле, до глубины души поразили его евангельские слова и задумал он применить их к себе: отсечь правую руку, которой согрешил против отца.

Возвратившись из Киева домой, Димитрий одним ранним утром отточил топор и вышел под навес сарая, где лежала толстая колода, положил на нее свою правую руку и сильно ударил по ней острием топора. Истекая кровью от раны, возвратился он в дом, где окровавленный упал в беспамятстве на пол. Долгое время пребывал он в горячке. Руку свою он не отсек полностью, но перерубал в ней только кость пониже локтя. Со временем, оставшись на коже и некоторых уцелевших жилах, рука срослась кривою, затем постепенно стала усыхать и уменьшилась до размеров детской. Оставшись в таком положении, служила ему вечным укором неразумного его отношении к евангельскому учению.

Оправившись от болезни, выдав замуж дочь, оставшись наедине со своими думами, усиленно стал молиться о прощении тяжкого своего прегрешения. Как впоследствии свидетельствовал сам Димитрий, во время беспамятства, в котором он находился после усечения руки, имел он видение, убедившее его не только в неправильности, но и в преступности его поступка с рукою, как противоречащего истинному смыслу поразивших его слов Евангелия.

Чувство раскаяния заставило грешника покинуть дом, и он целый год, строго выполняя возложенную на него Лаврским духовником епитимью, скитался в окрестных местах, подвизаясь в посте, молитве и безмолвии. Скитания закончились тогда, когда он ощутил в своей душе благодатные плоды покаянной молитвы - умирение совести, сопровождаемое обилием слез. Что и свидетельствовало, согласно учению наставников христианского подвижничества снятых отцов, несомненным признаком примирения грешника с Богом и вступления его на спасительный путь богоугождения. Через год Димитрий объявился в родном селе, подарил родительский дом одному бедному крестьянину, ушел на правый крутой берег речки Айдар. Там, в полуверсте от села Знаменки и слободы Осиновой, в уступах глинистой горы выкопал он себе землянку и поселился в ней для свершения подвигов поста и молитвы. Пустынная местность, как нельзя соответствовавшая настроению его духа, находилась на горной возвышенности, от которой он получил впоследствии прозвище Горский.

Здесь, в келейном безмолвии, продолжал он свой молитвенный подвиг. Приходской священник села Закаменки обучил его немного славянской грамоте и чтению Псалтыря, что впоследствии и явилось его постоянным келейным занятием, утешением его боголюбивой души. По ночам он совершал молитвенные бдения перед иконою Богоматери, днем же, трудясь в заведенном близ хижины огороде, непрестанно творил молитву Иисусову, тихо шепча ее устами. С этой молитвой ходил и по воду с глиняным кувшином к источнику, находившемуся у реки ^{Впоследствии этот источник в народе стали называть Димитриевой криницей. Вода в нем очень хорошая, пригодная для питья, считалась целебной.}. Подвижник держал очень строгий пост: рыбу и постное масло не употреблял даже в самые великие праздники. В посты, особенно в Великий, пищу принимал только дважды в неделю. Обыкновенной его едой были ржаные сухари, размоченные в воде и приправленные солью, или овощи, выращенные на собственном огороде. Пока был в силах, постоянно посещал Николаевский храм села Закаменки во все праздничные и воскресные дни, отстаивая все службы. По дороге в церковь Димитрий хранил строгое молчание, не отвечал на вопросы встречавшихся с ним односельчан. В храме становился в самом сокровенном месте. Говел очень часто и всегда с особенным чувством умиления и покаяния. В последние годы своей жизни исповедывался и причащался святых Христовых Тайн еженедельно - по воскресеньям. После чего, получив в храме освященную просфору, питался ею в продолжение всей недели.

Молва о подвижнике скоро облетела окрестности и к землянке Димитрия потянулся народ. Жители соседних сел и деревень начали приходить к нему, кто из простого любопытства, кто из желания получить от него наставление или совет по разным духовным вопросам. Димитрий сначала неохотно принимал посетителей, но потом, по совету своего духовника, закаменского священника, решил не лишать их утешения. Чтобы не нарушать безмолвия своей пустынной келии, для общения с приходящими избрал на самой вершине своей горы удобное место, куда и выходил из своей хижины по утрам и вечерам. Сидя на лежавшем там диком камне, выслушивал он своих посетителей и соответственно потребности каждого, простыми словами давал совет духовной мудрости.

Учил, что нужно с усердием посещать храм Божий, чтить воскресные и праздничные дни, не сквернословить, воздерживаться от пьянства и нечистоты, быть милосердными к неимущим и непамятозлобными к врагам. По чаще всего наставлял родителей, чтобы они не раздражали своих детей несправедливостью, а детей - уважать и слушаться во всем своих родителей. Как на живой пример подобного преступления указывал подвижник на самого себя, рассказывая печальную историю своего проступка против отца, показывая при этом свою усохшую руку. Горько плача Димитрий упрашивал приходящих не подражать его преступлению. Взаимно плакали и его слушатели, внимая его наставлениям. Посетители приносили с собой сухари или хлеб, кто сорочку, обувь или кафтан, кто растительное масло в свечи. Все это с любовью принимал подвижник и большую часть приносимого раздавал нуждающимся, себе оставлял лишь самое необходимое, да и то, что похуже. Одних только денег не принимал он ни от кого, даже к ним не дотрагивался, помня, что из-за них произошла его размолвка с отцом. Приносившим деньги советовал раздавать их нищим или жертвовать в Закаменскую церковь на свечи Святителю Христову Николаю, во имя которого она освящена. Не у всех принимал подвижник приношения, были случаи, когда, обличая тайное согрешение посетителя, совсем отсылал от себя. Особенно обличал Димитрий людей нетрезвых, развратных, жестоких, но особенной любовью его пользовались дети: всегда ласкал их и наставлял христианским истинам. Обучал он их и грамоте, на протяжении тридцати лет ходили по трое или четверо в его келию, где учил их по азбуке.

Под конец своей жизни Димитрий редко стал выходить к своим посетителям, предаваясь молитвенному безмолвию. Пищу принимал только один раз в неделю. Ложе его, как истинного подвижника и аскета, было из хвороста, никогда ничем не застилалось, под голову вместо подушки клал камень. Зимой поверх легкой летней одежды носил длинную суконную свитку черного цвета.

Вход в его келию был доступен только духовнику и немногим благочестивым жителям Закаменки и Осиновой. Но и им приходилось подолгу стоять у порога хижины затворника, ожидая, пока тот окончит молитву и откроет дверь. Осталось воспоминание одного должностного лица, посетившего в это время Димитрия Горского вместе с закаменским священником: «Дверь на зов священника немедленно отворилась. Тихо шепча молитву, вышел высокий ростом старик, лицо которого привлекало особенной старческой красотой. Одет был в белую крестьянскую свитку, опоясанную ремнем. Приняв благословение священника, своего духовника, с некоторым удивлением взглянул на незнакомого посетителя-барина, которому затем низко поклонился, произнеся обычное для местности приветствие: «Здорови булы, панэ!»

Пригласив пришедших в свое жилище, которое было чистым и опрятным, с накрытым полотном столиком у снятых икон, на каком лежала раскрытая книга и теплилась восковая свеча - следы прерванной их приходом молитвы подвижника, он усадил их на лавке. Посетители обратились с просьбою рассказать им историю своей жизни. Глубоко вздохнув и молитвенно взглянув на иконы, начал он свой печальный рассказ. Когда речь коснулась усечения им своей руки, то гость спросил: «Не жалко было ему рубать свою руку?»

«Жалел я о ней после», - отвечал Димитрий, - когда уже совершил сей тяжкий грех: да и теперь жалею и ежедневно поливаю её своими слезами, прося у Господа себе прощения, что дерзнул отнять у себя то, что он мне даровал».

В этих словах слышалась глубокая скорбь, глаза подвижника наполнились слезами. Не желая более причинять ему боль своими расспросами, посетитель переменил предмет разговора, спросив: «Не боится ли он жить так одиноко, что небезопасно для него от злых людей?»

«Я - Божий, - отвечал старик, - потому и воля Божия во мне совершается. Без ней озлобить никто меня не может, если же угодно будет Богу меня наказать, то справедливо будет, ибо грешник я великий».

Затем посетитель попросил Димитрия помолиться за него Богу и предложил ему в дар серебряный рубль. Подвижник спросил его об имени, к деньгам же не дотронулся, только сказал: «Отдайте их вот батюшке на нашу церковь, а мне они не нужны, молиться буду за вашу ласку, панэ».

«За всех посещающих меня, убогого калеку, молюсь я повсегда, чтобы избегнуть им моих грехов, - продолжал Димитрий, - может, как умру, и меня добрые люди помянут в молитве, как я поминаю их теперь в своей молитве».

На этом окончился разговор со старцем; низкими поклонами проводил он своих посетителей далеко за порог своей пустынной хижины.

Димитрий Горский, несмотря на постоянный свой пост, молитвенные бдения и подвиги пустынножительства, дожил до глубокой старости: в 42 года оставил он родительский дом и 46 лет провел в затворе, всех же лет его земной жизни было 88. Высокий ростом, сухой и тонкий телом до старости имел он прямой стан. Продолговатое лицо его обрамляли белоснежные волосы и такая же, доходившая до пояса борода. Приятная улыбка оживляла его доброе и приветливое лицо, носившее отпечаток постоянной грусти. В глубокой старости сохранило оно благообразие и привлекательность, в нем сквозь старческие морщины как бы просвечивала нестареющая юность души подвижника. Глаза его были серою цвета, быстрые и проницательные.

Незадолго до своей смерти подвижник заболел. Предчувствуя близость кончины, Димитрий пожелал напутствоваться в вечность Снятыми Христовыми Тайнами. Священник закаменской церкви принял его предсмертную исповедь и причастил. Вскоре Димитрий, в присутствии одного лишь тайного своего друга, поселянина Петра Назарцева, которого никто до того времени не видел в келии Горского, но бывшего верным его сотаинником, предал дух свой в руки Богу. Свершилось это в ночь на 15 декабря 1828 года, на 89 году жизни старца.

Горько оплакать своего доброго наставника и советника собралось много народа. Похоронили его там же в горе, где и жил, вблизи его хижины, которая сохранилась и приняла вид часовни ^{Впоследствии Димитрия Горского перезахоронили под стеной Осиновской Успенской церкви у горнего места, где он почивает и поныне. «Жизнь и творчество крестьян Харьковской губернии». - Издание Харьковского Губернского Статистического Комитета, 1888. - Т. 3, - С. 766-769.}.

Сюда постоянно приходили люди, хранящие память о Горском и теплили неугасимую лампаду перед его келейными иконами. Вскоре вокруг его могилы и хижины раскинулось на горе кладбище, ибо многое из жителей Закаменки начали избирать для себя местом посмертного покоя место подвигов приснопамятного для них Димитрия Горского.

В дореволюционное время священники осиновский и новопсковский ежегодно за неделю до Рождества Христова по просьбе народа служили о нем панихиду. В мае ежегодно совершался крестный ход от Осиновской Успенской церкви к пещерной келии Димитрия, где освящалась Димитриева криница и служилась по нем панихида.

Димитрий Горский почитался народом как святой человек. Те, кто хранил о нем молитвенную память, искренне верили, что со временем должны открыться его нетленные мощи.