А правда была тяжелая, чтобы ее сказать

Пожертвования

Вопрос исчезновения почти 22 тысяч польских офицеров волновая не только мировую общественность. Куда девались польские офицеры, содержавшиеся в лагерях Старобельска, Козельска и Осташково всплывал в различных вариантах на самом высоком государственном уровне. Офицеры были крайне нужны для формировавшихся на территории СССР польских военных частей. Но высокие государственные деятели СССР давали неопределенные ответы, которые годились бы для наивных людей. В самом начале войны 14 декабря 1941 года польский посол, на аудиенции у Сталина поднимает вопрос о пленниках с Старобельского спецлагеря.

“... Посол: Ни один офицер не прибыл к нам из лагеря в Старобельске, который закрыт весной 1940 года.

Сталин (перебивая): Я проверю. Однако после освобождения многое могло случиться. Как звали командующего обороной Львова? Лангер, если не ошибаюсь.

Посол: Генерал Лангер.

Сталин: Совершенно верно, генерал Лангер. Мы привезли его в Москву, беседовали с ним. Затем он исчез за рубежом, вероятно в Румынии (Молотов кивает)”.

(“Новое время”, № 16,1990 год)

В мае 1943 года полковник Эустихий Горчинский рассказал о беседе, которая состоялась у него вместе с тремя высшими польскими офицерами на Лубянке, где они содержались, с наркомом внутренних дел Л.Берия и его заместителем Комиссаром госбезопасности генералом В.Меркуловым. Беседа касалась вопросов о возможном создании польской армии на территории СССР. “Когда мы сказали комиссару Берии, - пишет Э.Горчинский, - о том, что большое количество наших первоклассных офицеров находится в лагерях в Старобельске и Козельске, он ответил: составьте их списки, но многих уже нет, ибо мы совершили большую ошибку, отдав большинство из них немцам”.

Ю.Чапский, который разговаривал с участниками этой беседы, в “Старобельских записках”, изданных еще в 1944 году пишет: “Когда полковник Зигмунд Берлинг потребовал включить в состав будущей польской армии всех солдат и офицеров независимо от их политических взглядов, то Берия ему ответил “Ну, конечно, поляки всех взглядов будут иметь право вступи в эту армию”. Тогда Берлинг сказал: “Ну и прекрасно, у нас прекрасные кадры для армии в лагерях Старобельска и Козельска”. Тогда Меркулов возразил: “Нет. Это нет. Мы сделали с ними большую ошибку”.

В декабре 1941 года премьер польского правительства В.Сикорский и генерал Андерс затронули вопрос о польских офицерах в беседе со Сталиным. Именно тогда Сталин сказал, что они, возможно, убежали в Маньчжурию. Через несколько месяцев в беседе с польскими военными Сталин заявил: “Они находятся на территории занятой немцами”.

Еще больше было неправды в акте судебно-медицинской экспертизы о расстрелянных 11 тысячах польских офицеров в Катыньском лесу. В нем утверждалось:

“- Польские военнопленные находились в трех лагерях западнее Смоленска и были заняты на дорожно-строительных работах, оставаясь там и после вторжения немецких оккупантов в Смоленск до сентября 1941 года включительно;

- осенью 1941 года немецкие оккупационные власти приступили к их расстрелу, исполнителем этого было немецкое учреждение под условным названием “Штаб 537-го строительного батальона”;

- в 1943 году катыньское преступление было приписано немецкими оккупационными властями советской стороне, что бы поссорить русских с поляками;

- казнь польских военнопленных была проведена осенью 1941 г., метод расстрела был типичным для немецких массовых расстрелов советских граждан в других городах и в том же Смоленске”.

Сам факт отсутствия в комиссии Бурденка и в составе судебно-медицинской экспертной комиссии представителей и экспертов Польши и союзнических стран, несомненно, был фактором, подрывающим достоверность экспертизы. Не думаю, что эксперт средней руки мог ошибиться во времени смерти на полтора года. Но подписать акт академику явно пришлось не по своей воле.

Так скрывалась правда.